Уровень: Магия
Шрифт:
«Но, отвечая на твой вопрос, задам свой: много ли песчинок на берегу одного пляжа?»
— Миллионы? Миллиарды?
«Сколько видов энергии требуется миру, чтобы соткать все в нем: людей, машины, деревья, землю, воздух, различные материалы, столь различные по виду и назначению? Сколько видов энергии требуется, чтобы наделить их всех уникальными свойствами?»
Марика моргнула. Не ответила. Наверное, она лезла в дебри, которые не была способна постичь.
Она бы не позвонила ему, но он позвонил сам, и ей стало любопытно.
Пришлось тщательно накладывать макияж и нестерпимо долго и нудно укладывать волосы. Держа в руке круглую расческу и фен, Марика злилась. На платье не должно быть ни пылинки, туфли в тон сумочке, сумочка в тон ремню, ремень в тон глазам… Бред из горы надуманных обществом правил. А что, если ремень будет светлее или темнее? Или вообще «не в тему»? Тогда все, катастрофа?
«Ты же не умеешь подбирать блузку к юбке», — сказал тогда Ричард в Долине Страхов. Интересно, думал ли он так на самом деле?
Сидя напротив, он облизывал ее глазами, словно она была шариком сладчайшего мороженого, вкусным леденцом на палочке. Марика тяготилась этим и почему-то все время отводила глаза, смотрела в сторону. Специально убирала со стола руки, чтобы Ричард, упаси Создатель, не накрыл пальцами ее ладонь.
Он выглядел не просто хорошо — идеально; впрочем, как и всегда. Холеный, довольный жизнью, прямо как сыр в масле…
Свинина в кляре.
Она все еще злилась и никак не могла взять в толк на что именно. Отличный день, полностью свободный от забот; денег на счету море, можно вообще уволиться с работы и никогда не волноваться. Можно пойти, куда глаза глядят, лениться или заниматься безрассудством, можно читать, смотреть телевизор, ходить по магазинам. Чем она вообще занималась до Магии?
— Наверняка, ты выбрала отличный курорт, я уверен в этом. Постройнела. Хотя ты и до этого находилась в прекрасной форме.
Ее губы с нанесенным на них блеском (сегодня он почему-то казался ей куриным жиром) растянулись в фальшивой улыбке.
— Да. Горы, много пеших прогулок, свежий воздух, отличные пейзажи.
— Наверняка у подножия гор — первоклассный отель с бассейнами! Уверен, каждый вечер ты сидела на краю одного из них, побалтывая ножками в воде, и попивала мартини.
Водку из котелка. А ножки побалтывала в насквозь промокших и прохудившихся бабкиных унтах.
— Ну, попивала то, что давали. В основном кофе.
— Представляю. Красавица с отточенными манерами, окруженная сиянием вечерних ламп и мужским вниманием. Они часто к тебе приставали, скажи, часто?
Ричард пел о чем-то своем, пребывая в фантазиях, не имеющих с ее реальностью ничего общего.
Приставали? Мужское внимание? Да, если считать неотступно следующего по пятам дикого кота и изредка — Майкла. При мыслях о нем на душе сделалось тускло. Где он? Как он? Последние слова она так и не разобрала. Лицо Ричарда тем временем приобретало все более хищное выражение.
— Больше недели нежилась вдали одна. Скажи, тебе там было хорошо? Много нового, интересного?
Она вдруг
— Если тебе так интересно, мог бы поехать со мной, ведь так? Погулять по горам, помочить ноги, подышать полной грудью. Заодно и знал бы, сколько, чего и где я выпила. Но ведь ты отказался? Не захотел отрываться от насущных дел!
Как хорошо, что не захотел. Хорошо, что вместо похода на Магию не случилась какая-нибудь морская прогулка, пусть даже по дивным курортным местам. Она действительно — Марика смотрела на него и не верила самой себе, — действительно хотела съехаться с этим человеком для совместной жизни?
— А я исправлюсь прямо сейчас. — Рука с золотым перстнем на среднем пальце отставила бокал с вином в сторону; голубые глаза прищурились. — Прямо сейчас поеду вместе с тобой и покажу, как сильно соскучился.
— Не поедешь, — медленно, но твердо произнесла Марика без улыбки. — Не в этот раз. У меня дела.
Демонстративно, не обращая внимания на недовольный, но скрываемый дежурной улыбкой вид, она поднялась, вытащила из кошелька купюру, положила ее на стол, развернулась и зашагала прочь.
— Понял, — процедили за ее спиной сквозь зубы. — Исправлюсь.
— Мне кажется, я остановилась, Лао. Как в паутине. Залипла и не двигаюсь, никуда не иду. Не делаю ничего полезного.
«Человек всегда движется. Даже когда стоит. Движение невозможно прекратить».
— Но я не чувствую своего движения! Никакого! Не принимаю каких-то важных решений.
«Ты принимаешь решения каждую секунду».
— Но почему я тогда не чувствую никакого удовлетворения?
«Потому что ты не принимаешь верных решений».
Арви лежал в кустах, положив голову на лапы. Иногда сверху капало, иногда гулял в кронах ветер, опускался ниже, шелестел травой, трепал его уши и загривок. Светило солнце, всходила луна; по ночам, когда светили звезды, он мерз.
Время от времени на поляну приходили и уходили люди; он видел их, но не слышал их голосов, ощущал лишь запах, тот запах, что приходил вместе с ними.
Первым приходил человек в шапке — старый, немощный, но бодрый духом. Долго сидел у каменной сваи; от него, как круги по воде, исходили волны благодарности и спокойствия, волны умиротворения. От него пахло сносившейся кожей, тишиной, добротой и немножко голодом. Арви слышал, как человек в шапке о чем-то шептал, но не мог разобрать слов — не понимал их, — видел, как тот, пошатываясь, поднялся и ушел.
Потом был другой, моложе. И пахло от него иначе: недовольством, толикой злости, неуверенностью и жадностью. Тенью растерянности и отчаяния, тонким слоем бессильного, протухшего, как стоящий рядом пень, гневом. Человек просил быстро и громко, Арви снова не понял ничего. Проводил его глазами и долго лицезрел пустую, залитую солнцем поляну.
Были и другие люди — немного. Все они быстро уходили и часто пахли незнакомо; он не высовывал носа. Безошибочно угадывал, что та, которую он ждал, еще не вернулась.