Урусут
Шрифт:
– Ну, не буду мешать, – мигом отреагировал сын. – Я на день уйду, но учти – вечером тебе провожать меня на вокзал. Боюсь, даже при всем моем задорном пионерском обаянии в таком возрасте в поезд могут и не посадить. А мне очень надо в Питер.
– Если отец отпустит, – заметила мама и зашла в ванную.
Ну-ну.
Олег открыл шкаф, взял коробку, вынул всю наличность, положил на кровать. Двести тридцать семь рублей. Даже на неделю не хватит. Снял вымпелы со значками со стен, добавил вымпелы из шкафа, развернул, сложил, скрутил в рулон,
Зашел в гостиную, взял трубку телефона, принялся уверенно крутить диск – память отчетливо выхватывала из темноты нужные цифры.
– Алло! – послышался в трубке, как всегда раньше, недовольный – я, мол, тут делом занимаюсь, а вы отвлекаете, всегдашние бездельники – и такой родной голос.
– Салют, дед! – Олег даже воспарил в воздух от счастья. – Привет, старикан! Это непутевый внук!
– Олежек? – тот и не старался скрыть свою радость. – Вот вспомнил меня, старого, спасибо! А что так рано? Ничего не случилось? – в голосе появилась легкая тревога.
– Случилось. Надо обсудить. Буду через десять минут.
– Ну… – голос деда выдал тревожную нотку. – Жду, конечно… Стоп. А школа? Ты же не успеешь на первый урок.
– Дед. Я без шуток. О школе – как-нибудь потом.
– Ну… Давай….
– Иду, – и Белый Лоб положил трубку.
Взял портфель, натянул кеды, схватил ключи – и только его и видели.
Александр Андреевич жил на перекрестке Университетского и Ленинского: быстрым шагом – как раз те самые десять минут. По дороге то и дело попадались нарядные пионеры – линейка, посвященная Первому мая! Стоишь, мнешься от скуки и щиплешь соседей. Нет, он же рос серьезным мальчиком. Эх, надо ведь было щипать! И драться! И целоваться! Упущенное детство.
Дед, открыв дверь, прижал к себе. Потом бережно отпустил. Ну, настоящий русский медведь! И придумали же ему какую-то чертову гипертонию плюс проблемы с позвоночником. Сто девяносто роста и неизвестно сколько килограмм веса. Если решит положить в психушку, тут уже дзюдзюцу не поможет. Поэтому нужно вести разговор как можно осторожней.
– Я, пока ты шел, чаю заварил, – сообщил самый старший Белолобов. – Отличный, грузинский. И пирожное эклер – правда, подсохло чуть, но я знаю, что ты сладкое любишь.
Олег внимательно посмотрел в светлые голубовато-водянистые глаза, окруженные сеточкой морщин. Очень мудрый взгляд, очень. Поверит, не поверит?
– Нет, – ответил внук, проходя на обширную кухню и садясь за стол. – Я не ем сладкое.
– Вот так новость, – непритворно удивился дед. – И давно?
– Можно ближе к делу?
– К делу? – прозвучало недоверчиво – мол, что там вьюноша учудит? – Ну… Давай…
Нет, лучше не рисковать. Или?..
– Только дел несколько, – Олег сделал глоток и еще раз попытался поймать взгляд старика.
– Тогда начни с главного.
– С главного? Бог – есть.
Александр Андреевич не стал хохотать, подшучивать, и тем более делать замечания.
– Пока доказательства бытия Бога не существует, не существует и самого Бога, – спокойно ответил он. – Ты прочитал что-то новое, и это настолько тебя встревожило, что ты решил поделиться со мной? Похвально, но не повод пропускать школу.
– Дед! – разозлился Белый Лоб. – Отнесись ко мне серьезно! Я подшучивал над тобой когда-нибудь, придумывал истории, как другие дети обычно делают со своими родителями и бабушками-дедушками, выглядел смешно со стороны или давал повод усомниться в том, что я хочу найти в жизни что-то важное, может быть, именно ту самую истину?
– Нет, – дед оторопел от напора и почесал щетинистый подбородок – одинокая жизнь отучила от опрятности. – Наоборот, ты всегда пугал своей серьезностью. Могу заметить, что ты в своем возрасте точно умней и целеустремленней меня в те же лета, и уж точно, – тут он хмыкнул, – своего отца…
– Тогда о Боге потом. Хотя Вселенной, оказывается, тринадцать с половиной миллиардов лет, она вовсе не вечна, имеет начало, до сих пор ускоряется – есть сильное подозрение, что ее кто-то толкнул.
– Ну, Большой Взрыв, – нахмурился старший Белолобов. – Преобладание материи над антиматерией. При чем тут Бог?
– У-у-у, – застонал Олег и закрыл лицо руками. – Ладно. У моего отца, твоего сына, есть псевдодруг, по совместительству начальник Константин Сергеевич. Чтобы получить место и независимость от тебя, папа отдал ему, не в открытую, конечно, свою диссертацию, а теперь этот негодяй начал прицениваться к его жене, то есть к моей маме.
– Я подозревал о диссертации! – на лице деда заиграли желваки. – Но Лариса…
– Поэтому я вчера спустил его с лестницы. Заметь, я не считаю это чем-то выдающимся, это тот поступок, который можно и должно совершать.
– Как – с лестницы? – не понял дед.
– Он явился якобы в гости с подарками после загранкомандировки, я вышел его встретить, закрыл дверь, чтобы отец не мешал, рассказал Костику, кто он такой, запретил приходить снова, столкнул с лестницы, он испачкался и разбил коньяк. Потом я швырнул в него кирпич. Таким образом, я надеюсь, что папа уйдет из университета, помирится с тобой, ты подыщешь ему новую работу и, скорее всего, под твоим руководством и контролем он станет трудиться над какой-нибудь новой и увлекательной темой. То есть превратится в человека.
– Ты… Ты… – дед поднялся, развел руки, обнял внука, отпустил, вновь сел. – Я б даже всплакнул, если б умел.
– Но это не главное.
– Не это?!
– Нет.
– А что же?!
– Если я тебе скажу, что мне… Неважно! Слышишь – неважно! В третий раз – неважно! Неважно, каким образом, стали известны некоторые факты будущего, которые радикальным, ужасным, самым непосредственным образом повлияют на жизнь твоей семьи и – что скрывать! – сократят срок твоей жизни лично, убьют твоего сына и внука – ты станешь меня слушать?