Урусут
Шрифт:
Олег побежал дальше, ровная площадка закончилась, пришлось идти вверх и вверх, затем ползти, уже совсем стемнело, снег все сыпал и сыпал – было похоже на настоящую русскую вьюгу, кровь хлестала, оставляя кривые полоски на белом покрове – заметет к утру, не заметет?
Сурен продолжался, так что остановиться и перевязать раны не имелось никакой возможности – нужно уйти как можно дальше.
Он просто полз по льду, стараясь не соскользнуть – покатишься вниз, и несколько десятков саженей пути придется преодолевать заново.
Вдруг раздался чудовищный треск, лед подломился, и он кубарем полетел в какую-то дыру.
Когда упал на камни, понял, что попал в пещеру. И еще понял, что сломал ногу. Похоже, что настал конец. Завыл
«Это – смерть, – понял Белый Лоб, глядя на неестественно вывернутую левую стопу. – Истеку кровищей. Поделом. Из людей выпускал – так попробуй сам эту участь». Сил не оставалось ни на что. Прямо на скальном выступе откинул голову и заснул, не успев прочитать и строчку из молитвы на исход души.
Когда проснулся, сквозь узкое отверстие саженях в двенадцати вверху яркими лучами било солнце. Находившийся над ним еще один выступ, мимо которого он пролетел, свет закрывал не полностью. Он представил, как искрит радугой снег снаружи после утихнувшей бури, и застонал от тоски и боли – нога опухла, став похожей на каравай, кровь из бедра продолжала, хоть и тихо, вытекать. Слабость во всем теле ощущалась невероятная. Он подумал и отвел себе тринадцать-пятнадцать часов. Зато теперь Камень не достанется никому. Ни Тохтамышу, ни Тимуру. Пусть бьют друг друга без талисманов.
Подполз к краю площадки – пещера уходила дальше вниз, глаза из темноты уже не выхватывали глубину. Но, похоже, яма – всем ямам яма.
Он открыл суму и, не обращая внимания на мешок с булыжником, ставший причиной его гибели, вынул маленький сверток, бережно развернул его – там лежали калям, чернила в глиняном пузырьке с пробкой и превосходная бухарская бумага. Решил – вдруг Хромец пошлет на поиски своих скалолазов, вдруг они найдут труп в пещере – а им будет записка. Или еще кто найдет. Он много читал, и мечтал всегда написать сам что-нибудь, только вот не знал, что. Кое-как присел, устроился, пользуясь тем, что пока света имелось достаточно, обмакнул перо и принялся старательно выводить на листе, подложив под него книгу ал-Гарнати. Писалось быстро.
«Я, нареченный Олег, Иванов сын, Александров внук, по прозвищу Белый Лоб, пишу сие, лежа с ранами и сломанной ногой в пещере на горе Альборс. Сейчас лето от С.М. 6902-е месяца декабря. Я охранял Камень, талисман Тимура, и отдал за это жизнь. На мой отряд напали монголы под предводительством старого знакомого Туглая, которого я убил. Их послал Тохтамыш, но цели своей они не достигли. Служу я Тимуру три с половиной года, а до этого служил оглану Илыгмышу девять с лишним лет. Когда я был ребенком в селении в Нижегородском княжестве, на него напали татары, всех убили, а меня увели в плен. Там я учился ратному искусству, и когда вырос, честно сражался с Тимуром на Кондурче. Когда все убежали, моя сотня продолжала биться, и мы почти добрались до Тимура. Он пленил меня, и я сражался под его началом в Мазандаране, в Иране и в Азербайджане. Здесь, на Востоке, меня называли Палваном. Мне стыдно за то, сколько людей я убил, но никогда я не трогал мирных жителей, женщин и детей – а только воинов, и, в основном, только тех, кто нападал первым. Я родился в Москве, мой дед учился в Царьграде, а отец плотничал в Нижнем Новгороде. В Москве у меня живет жена Алтантуяа, монголка по происхождению, крещенная Анной, дочь Елизавета и сын Олег, которого я ни разу не видел. Боже, прости мне все грехи, вольные и невольные! В руки твои передаю себя, хоть и с нечистой совестью! Прости, Богородица, Дево, прости, Иисусе Христе!»
Вот и все. Вроде бы вся жизнь – а уместилась в нескольких строчках. И добавить нечего.
Но есть чернила, светит солнце, и душа еще не покинула тело.
Переписал текст по-арабски, по-тюркски и по-гречески. Пока мучился, стемнело и силы совсем пропали. Надо вот только додуматься, куда бумагу сунуть – сыро ведь, сгниет! Положил листки в книгу, а книгу решил к сухому камню в кожаный мешок – и зашнуровать его потом поплотнее. Да и, молясь, отдать душу, как положено…
Непослушными руками развязал тесемки, глаза слипались, засыпал, умирал – все одновременно! – принялся пропихивать книгу глубже, и вдруг почувствовал – Камень издает тепло! Раз ощупал, другой – теплый! Вот и вправду – диковина! Вынул его из мешка, начал вертеть на ладонях, но не видно не зги, и силушки ушли, того и жди – уронишь, постарался вернуть на место, случайно провел ладонью по шероховатой поверхности – и тот заискрился! Принялся сыпать лучами во все стороны! Не только у Великого, выходит, получается!
Олег держал предмет в ладонях, и постепенно пространство пещеры начал заполнять неведомый звук. Противный, как комариный писк, но гораздо тяжелее и глубже. Наконец он стал просто невыносимым. Ратник бросил талисман вниз и зажал уши. Упавший Камень озарил все вокруг зеленым светом – от него одно за другим расходились овальные кольца, в разных плоскостях, края колец – темно-зеленые, а сами плоскости – светлые.
«Да это же видение, – предположил плотницкий сын. – Я уже кончился, сейчас душа отделится от тела».
Он захохотал в голос, вдруг закашлялся, и понял, что не чувствует своих рук. Он попробовал поднести ладонь к глазам, но ладони не было.
«Я – умер», – пронеслась молниеносная мысль, и Олег Белый Лоб потерял сознание.
Часть 7
Февраль 2012-го года
Кавказ
I
Громкость нытья Антона по поводу отрицательных сторон путешествия в горы перекрывала даже мощный гул винтов в салоне отечественного Ми-8 – в советские времена, когда производился этот птеродактиль, о комфорте пассажиров и какой-то там звукоизоляции заботились мало.
«Ах, зачем нам Кавказ!», «Эх, ну почему сначала не в Альпы?», «Где тебе рекомендовали инструктора?», ну и, самое главное: «У меня четверо детей! Кто их кормить будет, если вдруг… не дай Бог?..»
Странность появившегося недовольства Бобчинского заключалась в том, что именно он зажег Олега идеей альпинизма и скалолазания. Нет, после того как Белолобов проштудировал огромное количество специальной литературы и прошелся по альпинистским клубам Москвы (где поговорил со многими интересными людьми, с глубоким изумлением лично внял рассказу человека, поднявшегося на Мак-Кинли на Аляске и выслушал рассказы людей про людей, покорявших Эверест, К-2, Канченджангу и так далее), он знал, что «скалолазание» – отдельная дисциплина, вполне себе спортивная и глубоко презираемая настоящими покорителями вершин. Но ведь действительно зажег! Дзюдзюцу они занимались вместе уже три года – Тошка попал в клуб на пять лет позже Белого Лба, и за это время довелось им поговорить много о чем. Друзьями не-разлей-вода они не стали, но общались за пределами додзе частенько.
Так Олег узнал, что прошлой зимой во время катания на лыжах в Шамони Бобчев полез в горы и «покорил» Монблан. Капиталистическая система по выкачиванию максимально возможного количества денег из доверчивых туристов была отлажена настолько хорошо, что каждый, кто хоть раз смотрел с вершины что вниз, на далекие извилистые дороги, кажущиеся тонкими ниточками, что вверх, на небо и облака, становившиеся вдруг ближе и потому понятнее, достигал неописуемого восторга и желал это непременно повторить. Или поведать друзьям, чтобы те испытали похожие чувства. Или продолжить самому лазать по остальным цивилизованным Альпам, принося деньги местной туристической индустрии.