Усадьба Грилла

Пикок Томас Лав Лав

Преподобный отец Опимиан:

– Боюсь, эта еда окажется не вполне по нутру маленькому Гарри, хоть именно так вскармливал Гектор Астианакса {“Илиада”, XXII, 500-501. (Примеч. автора).} {247}. Отложим, однако, попечение о его меню до того времени, когда он родится. А покамест будем питать надежды. И питаться мясом и элем.

Отец Опимиан снова дружески пожал Гарри руку, и они распрощались.

Его преподобие продолжил путь, как всегда рассуждая сам с собою.

“Отец милого юноши потерял добрую жену, и так с тех пор и не оправился. Будь жена у него злая, он, потеряв ее, испытал бы чувство радостного избавления. Странные возмещения нам готовит судьба. Поневоле согласишься с Ювеналом, что лишь богам одним ведомо, что полезно для нас {Ювенал, Сатиры. X. 346 {248}. (Примеч. автора).}.

Ну вот, к примеру, все тот же мой друг из Башни. Не полюби его Моргана (а я уверен, она его любит), он бы утешался своими весталками. Не будь у него их сестринской привязанности, он был бы счастлив любовью Морганы, но у него есть и любовь ее, и привязанность их, и он раздираем между двумя чувствами, из которых каждое делало бы его счастливцем, а вместе они делают его страдальцем. Кто решит, что лучше для него? Или для них? Или для самой Морганы? Право, почти досадно, что она не одарила своей благосклонностью лорда Сома. Упустила случай! Другой такой вряд ли скоро представится. Верно, она бы могла его удержать, когда б захотела. Но ведь и мисс Найфет превосходная девица, и как приятно наблюдать столь полную взаимность. Будто сам Юпитер, как мне уже однажды пришлось заметить, подготовил их соответствие. Одно время юный лорд, как казалось ему, был верен первой своей звезде, но незаметно и непреложно его манила другая; а юная леди подарила ему свое сердце, быть может сама о том не догадываясь и уж конечно не подозревая, что кто-то еще может проникнуть в ее тайну. И теперь, кажется, оба удивляются тому, что никто не удивляется их помолвке. Вот и для лорда странный случай возмещенья. Ибо, прими Моргана сразу же его сватовство, мисс Найфет о нем бы и не подумала; но она увидела, как безжалостно носят волны челн его неприкаянной любви, и без хитростей и лукавства помогла ему причалить у ее ног. Простота и безыскусственность победили там, где провалилась бы изобретательность самая тонкая. Не знаю, было ли и для нее заготовлено возмещение; но, если было, она его уже нашла; ибо я не знаю мужа, более достойного семейного счастья, и сам Педро Португальский не был пламенней влюблен. Когда я только что познакомился с лордом, я заметил лишь комическую струнку в его характере, но есть в нем и серьезная струнка, ничуть не менее приятная. Правда, комическая остается. Не пойму, то ли веселость его заразительна, и я заранее смеюсь, едва оказываюсь в его компании, то ли невозможно, думая о том, как он читает лекции о рыбе среди пантопрагматиков, не замечать смехотворного противоречия между лордом - душою общества и бездушным обществом, сующим свой нос во все и вся; правда, он покончил с этой дурью; но она вспоминается неотвязно. Впрочем, какая разница? Я смеюсь - и он смеется со мною. Он смеется - и я смеюсь вместе с ним. “Смейся, пока не поздно” - прекрасный совет. Когда люди друг к другу расположены, и малая искорка высекает огонь веселья.

Заметь, что долгожитель - весельчак,

А кто хандрит, тот погружен во мрак…

И кто же откажется от такого дня? Но дальше:

Чтоб люди долго жили, пусть они

В веселье сообща проводят дни {*}.

{* Эти две цитаты из самой старинной комедии на английском языке “Ройстер Дойстер”. 1566, переизданной шекспировским обществом в 1847 г. (Примеч. автора).}

Прекрасно и стоит запомнить. Однако можно посмеяться и вовсе без всякой мудрости, и в том я тоже не вижу вреда”.

Уже неподалеку от Башни отец Опимиан встретил мистера Принса, быстрым шагом устремляющегося вон из своего дома. Он вернулся туда вместе с его преподобием, тот не захотел ничего есть до обеда, а выпил только стаканчик вина с печеньем, и оба отправились в библиотеку.

Беседа шла исключительно о литературе. Отец Опимиан, хоть и думал неотступно о мисс Грилл, не хотел первым о ней заговаривать, а мистер Принс, хоть ни на чем другом не мог сосредоточиться, знал, что только над бутылкой мадеры он сумеет раскрыть сердце его преподобию.

Отец Опимиан спросил, что мистер Принс читал последнее время. Тот отвечал:

– Я брался за многое, но возвращался неизменно к “Orlando Innamorato” {“Влюбленному Роланду” (ит.).}. Вот он как раз на столе, старое издание, подлинник.

Отец

Опимиан заметил:

– Я видел старое издание, примерно такое же, на столе в гостиной, в Усадьбе.

Он чуть было не добавил что-то насчет общности вкусов, но вовремя спохватился. Две младшие сестрицы внесли свечи.

– Я смотрю, - сказал его преподобие, - девушки ваши ходят всегда по две. Горячую воду для умывания мне тоже всегда приносили две неразлучные горничные, если осмелюсь их назвать этим именем.

Мистер Принс:

– Да, на моей стороне они только так и ходят, чтоб никакой дурной слух не коснулся их репутации. Проживи вы тут с января по декабрь вместе с полным домом гостей, ни вы, ни я, никто в моем доме ни разу не увидел бы их порознь.

Преподобный отец Опимиан:

– Хорошее правило. Я голову готов прозакласть, что сестры

Чисты, как первый снег,

Пока его не тронуло

Ни солнце,

Ни теплый ветерок не очернил {*}.

{* Саути. Талаба {249}. (Примеч. автора).}

Но так уж устроен мир, что и добродетель самую безупречную следует ограждать от наветов. Однако ж не постигаю, как можно согласить привычки ваши с полным домом гостей.

Мистер Принс:

– Всякому удается собрать гостей, отвечающих его вкусу. Иным это легче, иным труднее, но невозможного тут нет никогда. Устраивая этот дом, я рассчитывал часто принимать у себя избранное общество. Благодаря Аристофановой комедии и всему с нею связанному я наслаждался приятной беседой в другом месте. Но я не отказался от своих планов, я только отсрочил их.

Множество мыслей пронеслось в голове у его преподобия. Ему очень хотелось их высказать. “Как хороша была мисс Грилл в роли Цирцеи; как славно играла. Да какое же это избранное общество без женщин? И как холостяк может их пригласить?” Но тогда пришлось бы задеть струнку, которой решил он не задевать первым. А потому, кстати об Аристофановой комедии, он снял с полки Аристофана и сказал:

– Как точно обозначает поэт афинскую комедию в одной этой строчке: “Комедия из всех искусств труднейшее” { . (Примеч. автора).}. А нынче и не подумаешь, что это трудное искусство, видя, сколько новых комедий ежевечерне разыгрывают на лондонской сцене, а еще больше в Париже, и ведь тешат же они публику, каковы бы ни были их литературные достоинства, не меньше, чем Аристофан тешил афинян.

Мистер Принс:

– С той разницей, что афиняне еще и гордились своим автором, чего не скажешь о нынешних зрителях, особенно когда речь идет о новинках. А уж в так называемых бурлесках нынешних так мало вкуса и истинного чувства, что, на мой взгляд, даже тот, кто смеялся, покуда шел спектакль, оглядываясь на него потом, ничего не может испытывать, кроме глубокого стыда за автора, театр и самого себя.

Когда отобедали и рядом с его преподобием была поставлена бутылка бордо, а бутылка мадеры - рядом с хозяином, который и за обедом не забывал о любимом своем напитке, в последнее время служившем ему почти “единственным питьем и едой”, как эль для капитана с приятелями у Флетчера и Бомонта {“Эль их единственная еда и питье”.
– “Презрительная леди”, акт IV, сц. 2. (Примеч. автора).}, его преподобие заметил:

– Я был рад убедиться, что обеды у вас по-прежнему хороши; жаль только, что вы теперь не отдаете им должного, как бывало.

Мистер Принс:

– У одного великого философа было семеро друзей, и каждый день недели один из них с ним обедал. И среди прочих последних своих распоряжений он просил, чтобы полгода после его смерти все в доме оставалось по-прежнему и ежедневно подавался обед для него самого и единственного гостя, приглашаемого в его память, и чтобы один из двух его душеприказчиков (оба тоже философы) по очереди брал на себя обязанности хозяина.

Преподобный отец Опимиан:

– Как я рад, что обязанности хозяина исполняете вы собственной персоной, а не душеприказчик ваш, поверенный либо уполномоченный. Исполняете вы их исправно, жаль только, сам обед не встречает в вас былого одушевленья. Однако мне не совсем понятно, какое отношение имеет feralis coena {поминки (лат.).} душеприказчика и гостя к обеду двух живых людей?

Мистер Принс:

– Ах, ваше преподобие, скажите лучше - обед одного живого человека в обществе тени. Ибо сам я - лишь тень. Лишь тень моей былой веселости.