Ушаков. Боярин Российского флота
Шрифт:
— Утром барина в Темников повезешь, в собор, — сказал он ему дорогой.
Митрофан обрадованно перекрестился:
— Полегчало, выходит…
— На чем повезешь — на санях или на тележке?
— Снегу много еще, лучше на санях.
— Езжай на санях. Только за барином следи, не дай Бог простудится… Я тогда с тебя с живого шкуру сдеру.
— Что я, злодей, что ли, господину своему? — с обидой проворчал Митрофан.
В столовой Федор вытряхнул содержание сумки на стол. В сумке были газета "Северная пчела", книга, напечатанная
Отпустив Митрофана, Федор понес почту адмиралу. Ушаков, заложив руки за спину, в раздумье прохаживался по комнате. Увидев почту, обрадовался, тотчас сел за стол, придвинув к себе в первую очередь письма.
— Распоряжение Митрофану дал?
— Сказал, как было велено.
— Хорошо, ступай.
Когда Федор снова появился во дворе, Митрофан уже распряг лошадь и помогал дворнику колоть дрова. В обязанности дворника входило не только следить за чистотой вокруг дома, но и топить печи, а когда надо, и баню.
— В барской комнате протопить бы не мешало, — сказал ему Федор. — Дрова готовые есть?
— Да вот… — колуном показал дворник на горку только что наколотых березовых поленьев.
— Хорошо бы из ободранной липы. От липовых дух легкий.
— У нас только березовые да дубовые.
— А ты поищи, может, и найдешь.
Дворник бросил колун и пошел по сараям искать ободранную липу. Федор и Митрофан остались одни.
— В дорогу готовишься? — спросил Федор.
— А чего готовиться? У меня все готово, — отвечал Митрофан. — Утром запрягу, и можно ехать.
— Санки запряжешь?
— А чего же еще? Давеча ведь уже договорились.
Незаметно приблизился вечер, стало смеркаться. В окнах адмиральского кабинета появился свет. Обычно адмирал не зажигал свечей до темноты, а тут зажег пораньше. Знать, не кончил еще заниматься почтой. "Теперь читать будет до самого ужина, — подумал Федор, — а может, еще и после ужина".
Федор направился на кухню. Повар варил на ужин картошку и жарил на постном масле рыбу.
— К картошке огурчиков не забудь принести да капустки, — предупредил его Федор. — Чай со зверобоем завари.
С верхнего этажа донесся звон колокольчика. Это звал к себе барин. Федор оставил повара и пошел к нему.
Адмирал сидел в кресле с видом усталым, задумчивым. На столе лежала груда скомканных бумаг. Было похоже, что он их нарочно скомкал, потому как стали не нужны.
— Явился, батюшка, — доложил о себе Федор и, желая вывести барина из задумчивости, заговорил о завтрашней поездке, о том, что снег на дороге еще держится, так что ехать лучше на санках.
— Ехать? Куда? — не сразу дошло до Ушакова.
— Как же так, батюшка?.. Сам сказать изволил: в церковь, на причастие ехать надумал.
— Ах да… — вспомнил адмирал и уставился взглядом на канделябр, стоявший
— Куда же тогда, в монастырь?
— И в монастырь не поедем. Никуда не поедем.
— Что так?
Ушаков не ответил.
— Бумаги, что на столе, отнеси на кухню на растопку, они мне не нужны.
Тяжело вздыхая, Федор собрал со стола все лишнее.
— Ужин принести или сам вниз спустишься?
— Принеси чаю с хлебом, вот и ужин мне будет.
Внизу Федора ждал повар.
— Все принес, как велено, — доложил он, — и огурчиков, и капустки. Прикажешь на стол подавать?
— Не надо. Барин хочет только чаю да хлеба.
Высыпая бумаги в ящик для мусора, Федор увидел среди них синий конверт, на который обратил внимание еще раньше, когда принимал почту от Митрофана. Он расправил конверт и, подталкиваемый любопытством, вытащил из него торчавший наполовину помятый листочек. На листочке было всего несколько слов, и он прочитал их сразу: "Темниковцам такие не нужны. Убирайся вон или подохни скорее".
Письмо было без подписи. Какая злая рука могла написать такое? Федору стало так нехорошо, что на лбу даже холодный пот выступил. "Эх вы, люди!.. Чем не угодил вам адмирал? Не люди вы, а волки, хуже волков даже!.."
Федор открыл дверцу плиты и бросил на еще тлевшие угли письмо. Бумага тотчас сморщилась, стала чернеть, а потом вспыхнула разом и сгорела, как порох. На углях остался лишь тонкий хрупкий пепел, да и тот скоро распался. Федор перекрестился и стал готовить для барина чай.
9
Дни проходили за днями, недели за неделями, а в доме Ушакова все оставалось по-прежнему. Не изменил одиночеству адмирал. Так и жил один. Словно заживо в четырех стенах себя схоронил. Федор уже не пытался уговорить его выехать куда-нибудь. Да и ехать некуда было. Разве что в Темников? Но в Темникове на него давно уже махнули рукой. Раньше хоть приглашения на дворянские собрания присылали, а теперь и этого делать не стали. Совсем забыли о человеке. Никому не было дела до его состояния. Один только почтмейстер помнил о нем. Выдавая Митрофану почту на имя адмирала, он каждый раз спрашивал:
— Как ваш отшельник, жив еще?
И, не дослушав ответа, уходил. Судьба знаменитого флотоводца по-настоящему его тоже не интересовала. Он спрашивал о нем просто так, от скуки.
Если из посторонних кто и интересовался судьбой адмирала, так это были офицеры, старые солдаты и ополченцы, возвращавшиеся из заграничных походов. Особенно те, кому довелось лечиться в темниковском госпитале. Эти захаживали даже в Алексеевку в надежде поглядеть на адмирала, поклониться ему. Федор, однако, до адмирала их не допускал. Узнав, что адмирал болен, они покорно отказывались от своих намерений, спрашивали, какие окна смотрят из его кабинета, крестились на те окна, как на иконы, и уходили.