Ушли, чтобы остаться
Шрифт:
«Одет гость с иголочки. Лицо непроницаемо, – отметил Малышев. – Сидит, точно проглотил палку. Таких ничем не удивить, не рассмешить. Отчего пришел не вечером? Не желает терять день, спешит вернуться в столицу?»
То же самое подумал и Али Бек, надеясь, что его выступление, как и выступление жены, понравится зарубежному гостю.
Разговоры о некоем зарубежном концерне, собирающемся пригласить на лето в Швейцарию очередную советскую цирковую труппу, ходили давно, обрастали подробностями, было только неизвестно, когда ждать важных покупателей. И вот слух подтвердился, ему не верил лишь Али Бек.
«Мозги нам крутят с зарубежными гастролями, в чужие страны отбирают номера не на периферии. Вряд ли прибыли из-за жонглеров, акробатов, Европе подавай крупных животных, вроде белых медведей, которые обеспечивают аншлаг, все остальные жанры – добавка к звериному аттракциону… Если все так, зачем пришел на первое отделение? Мог переждать его в гостинице, ресторане и дождаться второго… Неужели ошибаюсь и гостю нужны отдельные номера?..»
В спину Али горячо дышал Абрек. Ноздри иноходца шевелились. Конь кусал раздирающие губы удила и, точно посмеивался, показывал крупные зубы. Али работал с арабским скакуном четвертый сезон. Жеребца приобрели на конезаводе за баснословную цену, но конь того стоил. Вначале пугали необузданностью Абрека, его дикостью – пришлось пролить немало пота. Когда конь уяснил, что хозяину не занимать терпения и упрямства, сдался, стал послушным, мало того, стоило в конюшне появиться второму коню, помог объездить новичка. Абрек работал с удовольствием, лишь изредка показывал норов – взбрыкивал, поднимался на дыбы, громко ржал, но стоило почувствовать на крупе властную руку, становился смирным, виновато косился на Али, дескать, прости за шалость. После выступления Али не забывал угостить четвероногого партнера сахаром, поцеловать в мокрый нос, что обижало Люсю, ей казалось, что муж уделяет коню больше, нежели ей, времени, внимания, любит сильнее.
– При болезненной любви к коням тебе не стоило жениться, – говорила Люся. – С Абреком тебя водой не разольешь, верю, что во сне видишь его, а не меня. Странно, что спите раздельно – спал бы в конюшне, в стойле.
Али оправдывался, что конь требует дрессуры, жена нет, Абрека надо держать в форме, готовым к работе, иначе номер развалится. Привлекал к себе Люсю, крепко обнимал, жарко целовал, и жена таяла от ласки…
Они познакомились в Ярославле, когда Али на репетиционном периоде готовил обновление номера школы верховой езды. Люся с инженером по технике безопасности устанавливала трапецию. Али галантно помог девушке спуститься с веревочной лесенки, сказал, что они оба истинно цирковые – оба выросли в манеже.
– Вашу фамилию знаю по лекциям в училище, – польстила Люся.
Али не признался, что в паспорте он Аскер Алимов, псевдоним взят у известной перед войной конной группы, ушедшей воевать в кавалерию и погибшей под Волоколамском, имя и фамилию для афиши предложили в Союзцирке, когда принимали номер, где маленький наездник танцевал на крупе бегущего по кругу коня, прыгал на ходу через обруч… Один из членов комиссии вспомнил о погибших джигитах, заметил, что молодой артист должен возродить династию.
«Али Бек был непревзойден в своем деле, обязан не посрамить его имя, – думал Али. – Когда родится сын, унаследует известную в цирке фамилию, научу всему, что умею». О планах Люсе не рассказал: Люся не хотела беременеть и, значит, на какое-то время покидать манеж, планировала родить дочь, а не сына, как хотел Али, к тридцати годам, не раньше. Али не стал спорить, настаивать и согласился с доводами жены отложить рождение наследника на более позднее время, иначе так прекрасно начатая карьера воздушной гимнастки закончится крахом – придется делать перерыв в работе, возвращать тренировками утраченную ловкость, что довольно сложно, не всегда приводит к положительному результату, бывает, что после родов уже нельзя работать воздух…
Как и Люся, Али не пропускал ни одной репетиции, чтобы оттачивать трюки, разучивать с конем танец, хождение на задних ногах, брать барьеры, кланяться. Подмывало уговорить жену работать вместе, в мечтах видел, как Люся танцует на конском крупе, делает «флажок», «бланш» – из сольного выступления номер превращался в конный аттракцион, занимал целое отделение…
«Подожду, сейчас может обидеться, что смею предложить сменить жанр, тем самым предать семейную традицию…»
Али погладил Абрека, вскочил в седло и шепнул коню:
– Не подкачай!
Ирина Будушевская
Ирина Казимировна не находила себе места – ходила по гардеробной, как зверь в клетке, поламывала пальцы рук, хмурилась.
«Пора прекратить это безобразие! Напишу в профком, дирекцию, наконец, в главк! Нельзя мой номер ставить после коней, они поднимают в манеже опилки с пылью, и мои подопечные задыхаются! К тому же давать подряд номера с животными – грубейшая ошибка!»
Чувствуя настроение хозяйки, собачка поджала хвост, снизу вверх смотрела на дрессировщицу, точно хотела вернуть хорошее настроение, которое необходимо для работы.
Сквозь неплотно закрытую дверь донеслась игра Малышева на пиле.
«Надо идти, сейчас начнет жонглировать тростью, шляпой и башмаком, нельзя пропустить, – решила Будушевская. – Один может заполнить целое отделение, умеет, кажется, все, годы его не берут, сохранил задор, который отличает настоящего артиста от случайного в искусстве. А я спасовала перед трудностями, не сумела преодолеть всякие соблазны, в первую очередь замужества, пожелала любить и самой быть любимой, за что жестоко наказана…»
Как все представительницы женской половины человечества, Будушевская завидовала молодости других актрис и искрящемуся таланту Малышева, его куражу, умению удивлять, смешить публику до колик. Однажды попросила клоуна поделиться секретами мастерства, и Малышев ответил, что, когда выходит в манеж, забывает, что работает три десятка лет, оставляет за форгангом все невзгоды, усталость, еще надо непременно любить публику, верить, что она твой лучший друг.
Ирина Казимировна поняла, что все это она знала, но не сумела стать артисткой малышевского ранга, растеряла в бытовых и сердечных неурядицах то ценное, чем обладала в молодости.
Первый шаг к отступлению совершила перед войной, когда скоропалительно вышла замуж. Куплетист областной филармонии купил обхождением, комплиментами, бросанием на манеж букетов, обещанием помочь сделать блестящую карьеру. И Ирина Казимировна сдалась, ушла из цирка, вошла в концертную бригаду. Муж исполнял злободневные, чуть пошленькие куплеты, вел конферанс, она работала с булавами, мячом, показывала акробатику. Клубы, дворцы культуры было не сравнить с очарованием манежа, пришлось смириться и с публикой, которая не всегда заполняла зрительный зал, в антракте оставалась в буфете, оркестр заменял аккомпаниатор, играющий на расстроенном пианино. Покидая под жидкие хлопки сцену, Будушевская с грустью вспоминала прежнюю жизнь в ослепительном цирке. Как-то напомнила мужу об обещании сделать ей новый аттракцион, в ответ услышала: