Ушли, чтобы остаться
Шрифт:
Малышев сделал кульбит, задний «бланш», затем «флажок» на одной руке, прошелся колесом и с возгласом «ап!» встал на ноги.
Вокруг манежа прокатился восторженный вздох.
Не позволяя себе остынуть, оставляя товарищей в ожидании небывалого, настраиваясь на необходимую волну, Виталий Сергеевич стал показывать работу, которую в цирках всех стран называют экстраклассом.
– Оп ля!
И артисты за манежем, кто не напрасно ест свой нелегкий хлеб, подались вперед.
– Оп ля!
Парик у Малышева встал дыбом, из ушей полились струйки.
– Оп ля!
Окружившие манеж дружно и искренне захлопали, кричали «браво».
Клоун в рыжем парике продолжал нанизывать на невидимый стержень гирлянду трюков буффонады с элементами акробатики. Казалось, Малышев импровизирует, ничего не приготовил заранее. И артисты дружно зааплодировали: чем же еще могли они наградить товарища? Ведь аплодисменты взыскательных, много умеющих, десятки лет работающих в цирке для их собрата по искусству дороже всего.
Лепя последние «крючки», Малышев неожиданно сник, замер, глаза потухли, и в цирке возникла тяжелая тишина, в которой слышался рык зверей. Никто не догадался, что просто-напросто Малышев вспомнил, что за барьером нет Ирины, дорогая женщина на Урале отмечает очередной замужество.
Сказка кончилась. В центре манежа, опустив плечи, стоял не бескорыстно и щедро даривший веселье клоун, а одинокий, обсыпанный опилками, в мешковатом одеянии, с рыжей шевелюрой грустный немолодой человек…
Минуло около семи лет, и Будушевская встретилась с Малышевым в столице кавказской автономной республики: актриса не догадывалась, что это произошло благодаря упорству клоуна – когда комплектовали программу, Виталий Сергеевич настоял включить в нее воздушную гимнастку Ирину Будушевскую.
– Она сменила жанр, – ответили клоуну, – давно не работает воздух и каучук [9] , подготовила номер дрессированных собачек.
– Запишите к нам, – упрямо повторил Малышев.
– Но в вашей программе уже есть животные – кони, львы.
– А собачек нет. Надо заботиться об утренниках: дети души не чают в собачках.
Во время встречи Виталий Сергеевич никак не мог справиться с дрожью в руках, голосе, первым бросился на вокзале к нужному вагону, протянул руку актрисе и постеснялся обнять.
9
Каучук – номер пластической акробатики, основанной на гибкости тела.
За годы разлуки Ирина Казимировна, понятно, изменилась внешне, но для Малышева она оставалась прежней, какой была до войны. В гостинице Виталий Сергеевич прочел в глазах актрисы усталость, которую невозможно скрыть строгой диетой, косметическими ухищрениями, – перед клоуном сидела, чуть сутулясь, дама в годах, с морщинками под глазами, пополневшая в бедрах.
– Я очень постарела? – тихо спросила Будушевская.
Малышев затряс головой:
– Ничуть!
– Не лукавь, уж я-то знаю, что не похожа на прежнюю, безжалостные годы берут свое. Сколько не виделись? Целую вечность. – Ирина Казимировна с трудом сдерживала слезы – не забывала, что плакать значит рождать новые морщины.
О том, как жила, не рассказала, а Малышев не спрашивал, Будушевская проговорилась, когда явилось плохое настроение – причиной стала болезнь одной из солирующих в номере собачек, неповиновение других. Расстроенная актриса разрыдалась:
– Не можешь представить, какая я несчастная – второй такой нет на целом свете! Многие завидуют, что не теряю форму, полна сил, куража, без которого нельзя выходить в манеж, высокой ставке и не подозревают, как мучительно быть одной. У ровесниц давно выросли дети, появились внуки, имеется собственный дом, а у меня… – не договорив, Будушевская обвела потухшим взглядом тесную, давно требующую ремонта гардеробную.
«То, что сказала, могу о себе повторить я, – подумал клоун. – Кто виноват, что оба одиноки? Судьба-мачеха? – на ум пришла предерзкая мысль немедленно, не откладывая, выложить то, что хранится в душе, требует выхода: – Не будет ли смешно признаваться в непогасших чувствах в мои годы? Да и нужен ли я ей?»
И он промолчал. Когда актриса успокоилась, постарался отвлечь от грустного, предложил поправить макияж и рассказал довольно смешной анекдот.
С той поры дрессировщица собачек и клоун уже не расставались, для этого Малышеву приходилось идти на различные ухищрения, убеждать в главке, что номер Будушевской необходим лично ему по творческим соображениям.
– У меня два номера сорвутся, если не будет собачек Будушевской! На подходе еще одно антре с участием четвероногих Ирины Казимировны. Ко всему актриса помогает в дрессуре моего гуся, доводить до дела кота. Без актрисы мне не обновить репертуар, не буду расти творчески!
Малышев дошел до самого министра культуры, кто не раз в докладах, статьях о цирке хвалил клоуна, но лишь заикнулся о просьбе не разводить его с Будушевской по разным программам, как высокопоставленное лицо перебил:
– Дам указание оставить все как было. Ждал, что станете просить квартиру в столице, повышения ставки, выделения финансов на обновление аппаратуры, а вы обращаетесь с такой мелочью! Вы, лауреат нескольких цирковых фестивалей, истинно заслуженный артист, достойны большего, в том числе представления на народного Союза!
О последнем министр быстро забыл – шли годы, а Малышев оставался лишь заслуженным РСФСР и небольшой автономной республики на Кавказе.
Неоценимую помощь в улучшении номеров, дрессуре комнатных животных оказывала не Будушевская клоуну, а Мальцев ей. Виталий Сергеевич придумал забавный выезд собачек, где одна была наряжена в имитирующий лошадку костюм: мини-коня запрягали в повозку, сажали на нее гуся. Появление в манеже подобной колесницы встречалось громом аплодисментов. Сделав круг, «лошадка» теряла одеяние, что рождало общий смех. Когда какая-либо из собачек пребывала в плохом настроении, Малышев настраивал вышедшую из повиновения на работу, иногда заменял Будушевскую на репетиции, сам добивался от шпица, болонки, той-терьера, таксы или пуделя точного исполнения трюков. А однажды во время выступления Будушевской незапланированно вышел в манеж, подскочил к гусаку:
– Уступи место! Хочу тоже покататься!
Гусь зашипел, «лошадка» задвигала лапами, потянула тележку, и клоун, к неописуемому удовольствию зрителей, растянулся на манеже, утопил лицо в опилки. Тут же вскочил, попытался догнать выезд, вновь упал и уже на четвереньках заспешил за гогочущим гусем и увозящей его собачкой.
– Не мешай, пожалуйста, работать, – попросила за форгангом Будушевская. – С твоим появлением публика забывает о моем номере, полностью переключается на тебя. И еще: не подглядывай за мной во время работы, знаю, что готов прийти на помощь в нужную минуту, но я смущаюсь, как это ни покажется странным.