Ушли, чтобы остаться
Шрифт:
ИНСПЕКТОР МАНЕЖА Ю. Н. ЛОСЕВ
Он выходил в манеж с последним взмахом дирижерской палочки – так было эффектнее, артистичнее. И на этот раз, услышав последние аккорды, Юрий Николаевич смахнул с лацкана смокинга невидимую пылинку, расправил плечи: «Пора!».
Инспектор манежа сделал знак униформистам [1] , чтобы те распахнули форганг [2] .
Лосев приближался к центру перекрещивающихся лучей, приготовился произнести привычное «Добрый день! Начинаем представление! Первым номером нашей программы…», как глаза затмил мрак, ноги стали ватными, в висках застучало, затылок отяжелел, руки повисли как плети…
1
Униформист – в цирке одетый в форменные костюмы подсобный персонал, обслуживающий арену.
2
Форганг – занавес, отделяющий манеж от закулисья.
«Вот уж совсем не вовремя!» Последний раз контузия дала о себе знать минувшей осенью, когда зачастили дожди, по утрам на крыши домов оседал, но быстро таял туман, с громадного панно у входа в цирк потекла краска, и нарисованные слон с дрессировщицей стали, похожими на абстрактное полотно. Пришлось вызвать врача, тот прописал постельный режим, всякие процедуры, но спустя сутки Лосев вышел в манеж, вновь ходил улыбчивым, острил направо и налево, сыпал анекдотами, собирал вокруг себя любителей посмеяться.
– С вашим талантом коверным быть, стали бы вторым Карандашом, – советовали инспектору, на что Лосев неизменно отвечал:
– Быть вторым в искусстве уже не искусство. Что касается коверного, то однажды подвизался в этой роли, к счастью, недолго.
Признание произнес с грустными в голосе нотками, причиной было воспоминание о послевоенном жарком лете в Камышине, где Лосеву пришлось заменять уволившегося клоуна, исполнять и роль зазывалы. До этого были армия, ранение, госпиталь, возвращение в действующую, демобилизация и встреча с руководящим товарищем в Управлении Союзцирка. После высказанной просьбы вернуться к прерванной войной работе услышал:
– Какая нынче работа? На всю страну остались считанные, в аварийном состоянии здания цирков, пришлось в срочном порядке сооружать из трофейной парусины пяток шапито [3] , отправить их на гастроли по городам и весям. Вот восстановим цирки в Киеве, Минске, Одессе, тогда милости просим. Кстати, что собираетесь работать? Воздушную акробатику? Но согласно справке были тяжело ранены, – чиновник уперся взглядом в палку в руке просителя.
– Рана зарубцевалась, – ответил Лосев. – Пока будете оформлять на работу, возвращать довоенную тарификацию, выброшу палку.
3
Шапито – разборное сооружение для цирковых представлений с манежем, местами для зрителей, фургонами для артистов.
– Реквизит при вас?
– Погиб летом сорок первого.
– Выступали соло?
– С партнером, вместе работали во фронтовой бригаде. Если нужны документы…
Чиновник замахал руками, точно оборонялся от назойливого шмеля:
– Верю на слово! Взяли бы как заслуженного фронтовика с закрытыми глазами, но выступать негде. Могу предложить место в передвижном зверинце обслуживать хищников. А еще…
Лосев не стал дальше слушать, резко повернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Сделал это вовремя, иначе наговорил, точнее, накричал бы все что думает о наделенном властью чиновнике.
Он до боли сжимал зубы, ничего не видя, и услышал за спиной:
– Ни разу не изменяла память, сейчас она подсказывает, что имею удовольствие лицезреть товарища Лосева.
Не забыть, как с блеском выступали на трапеции, если не ошибаюсь, номер назывался «Два – Лосев – два».
Лосев впился взглядом в невзрачного, с бородкой клинышком, галстуком-бабочкой человека неопределенных лет.
– Позвольте представиться: Ржевский Борис Исакович, для друзей просто Боря. Случайно слышал ваш разговор в кадрах, киплю от негодования, что такого большого артиста, фронтовика встретили столь сухо: откуда берутся черствые души? Посмотришь – чистый ангел, не хватает лишь крылышек, а копнешь поглубже – настоящий Мефистофель…
– Короче! – перебил Лосев, не имея желания слушать словоохотливого Борю.
Ржевский мило улыбнулся, давая понять, что не станет отнимать чужое время, будет немногословен:
– Видел перед войной ваше выступление в Киеве: зрелище, скажу честно, незабываемое, первоклассно работали. Верю, что не растеряли артистизм. Предлагаю ангажемент на все лето. Если гастроли пройдут удачно, контракт продлим. Собираю исполнителей любимых публикой жанров от дрессуры до акробатики, клоунады. Вы, помнится, работали с партнером.
– Он погиб, – не желая вдаваться в подробности, буркнул Лосев.
– Значит, одни? Это легче с подселением. Понятно, о полете на трапеции речь не идет, – Ржевский покосился на палку в руке артиста. – К тому же трапецию на клубной сцене не установить. За годы войны люди ужасно соскучились по искрометному искусству, каким является цирк, простят шероховатости, не слишком богатую программу…
В коридоре было многолюдно, что мешало доверительному разговору, к тому же Ржевский не хотел встретить знакомых, кто знал его по прошлой совместной работе и был информирован, что администратор скрывается от уплаты налогов. Ржевский взял Лосева под руку и вывел из здания.
– Какие имеете в загашнике номера, что способны демонстрировать?
– Фокусы, – признался артист, – с картами, шарами, монетами.
Ржевский перебил:
– Уже имеется фокусник, он же чревовещатель, угадыватель чужих мыслей. Нужен шпагоглотатель, разрыватель цепей, но это, как понимаю, не для вас. Смею предложить… впрочем, язык не поворачивается произнести…
– Говорите, – потребовал Лосев.
Ржевский вновь покосился на трость, которая была с вензелем, ручка в виде головы змеи (палку преподнесли Лосеву при выписке из госпиталя), и предложил присесть на лавку в сквере.
– Набрал исполнителей чуть ли не всех в цирке жанров – есть дрессура коз, гусей, ослика, акробатический этюд, езда на одном колесе, жонгляж, чревовещание, манипуляция. Нет лишь «воздуха» – полета на трапециях, что невозможно демонстрировать в клубных условиях, и клоунады, точнее, клоуна-соло, эту роль предлагаю вам…
Лосев не спешил дать согласие. Первым желанием было встать и уйти, но вспомнил, что в искусстве нет стыдных, низших ролей-жанров.
– Когда выезжать?
Ржевский подсел поближе и заговорил скороговоркой, жестикулируя, словно опасался, что известный перед войной гимнаст передумает: