Ускользающие тени
Шрифт:
– Прелестный день, мадам, – сказал он, запечатлев поцелуй на ее морщинистой щеке.
– В самом деле, только слишком уж жаркий, на мой вкус.
– Но даже в жару здесь гораздо приятнее, чем в Лондоне.
– Это верно. Эффи, то есть леди Эффингем, которая только что прибыла из города, рассказала, что на улицах после недавнего мятежа стоит такое зловоние, которое способно лишить чувств даже крепкого мужчину.
– В самом деле? – Георг не слушал, разглядывая очаровательную аллею впереди себя и желая быть не королем, а простым фермером, чтобы остаться здесь и грезить
– Да. Бомонд разъезжается. Столица – не подходящее время для культурных людей летом, – ворчала принцесса, и Георг позволил себе погрузиться в томное созерцание, пока знакомое имя не привлекло его внимания. – …Даже этот повеса, сын Фокса, выступил против него.
– Что вы сказали?
Августа нахмурилась.
– Я так и знала, что вы не слушаете. Мне не улыбается говорить в пустоту.
– Простите. Мое внимание временно отвлекли вон те чудесные бабочки над цветником. Так что вы говорили о Чарльзе Джеймсе?
– Эффи утверждает, что даже этот негодный мальчишка выступил против Уилкса и его своры.
– Боже мой! Я думал, что для этого у него самого слишком, мятежная натура.
– Я тоже была в этом уверена.
Мать и сын ненадолго замолчали, думая о среднем сыне лорда Холленда, который вместе со своим братом Сте вернулся в парламент после недавних общих выборов: старший брат представлял Солсбери, а девятнадцатилетний Чарльз Джеймс стал членом парламента от Мидхерста в Сассексе.
Прыткая семейка, что и говорить, – жестко произнесла принцесса.
Убаюканный теплом дня, король попался в ее ловушку и задал естественный вопрос:
– Почему вы так говорите?
– Старик Холленд извлек всю возможную пользу из своего поста казначея, его сыновья – отъявленные игроки и любимцы фортуны, а что касается их родственницы, вашей драгоценной леди Сары…
– В чем дело?
– Она беременна от другого мужчины, – торжествующе заключила Августа. – Она изменила сэру Чарльзу Банбери и теперь вынашивает дитя любви.
Сердце Георга ускорило ритм, и он почти раздраженно повернулся к своей матери:
– Откуда это известно? Кто-нибудь держал свечу у их постели?
– Сэр, вы забываетесь. С вами разговаривает ваша мать!
Он вскочил.
– Мне все равно, кому и что я говорю! Что меня интересует – это как столь интимная подробность стала общим достоянием. Бедная леди Сара! Чем она заслужила такое отношение?
– Тем, что она грешница. Это известно по обе стороны Ла-Манша. Она доступна, как уличная девица.
И в этом была его вина! Посреди прелестного полдня, когда солнце только начинало снижаться, озаряя кристальные воды реки, король испытал такое чувство эмоционального неравновесия, такое яростное безумие, что у него вырвался оглушительный крик.
– Нет, она не такая! – кричал он. – Она хорошая женщина, и если с ней что-то случилось, то не по ее вине. Жестокие обстоятельства, мадам, вынуждают людей совершать такие поступки, каких они не могли бы себе позволить в другом случае. Грязные волокиты и завистливые сплетники изливают этот яд, в них нет ничего святого! – Он вскочил на ноги, побагровев и сверкая глазами, сжав кулаки. – Не желаю
– Как вы смеете! – злобно отозвалась Августа, но выражение на лице сына заставило ее похолодеть.
– Ни слова больше, ни слова! – в крайнем возбуждении выкрикнул король. – О Боже, если бы я только был обычным человеком и смог бы защитить леди Сару!
И король Англии бросился в глубь сада, заливаясь потоками слез, способными вызвать жалость у любого, кто бы увидел их.
Топор палача упал. Сара была вынуждена приехать из Бартон-холл в Холленд-Хаус на семейный совет, и еще прежде, чем ее карета повернула на величественную аллею вязов, она уже знала, чем был вызван такой совет. Стоял июль, Сара была на четвертом месяце беременности и уже начала полнеть, и каким-то непонятным образом новость быстро распространилась. Гораций Уолпол написал в Париж мадам де Деффан, упомянув о беременности Сары, и получил ответ: «Верно, верно – мне известно положение миледи С.». Сара терялась в догадках о том, каким образом новость стала известной всему свету.
А ответ был весьма прост: ее смелое увлечение Уильямом Гордоном вместе со скандальным поведением предыдущей зимой оказались достаточными причинами, чтобы встревожить всех и вся. Общеизвестного факта о том, что за столько лет супружеской жизни чета Банбери не произвела ребенка, хватило, чтобы подтвердить самые худшие из подозрений. Сара Банбери ожидала внебрачного ребенка и, по-видимому, уехала из Лондона именно для того, чтобы скрыть свой позор. Сплетня мало-помалу достигла Кенсингтона, и лорд и леди Холленд пожелали немедленно увидеть Сару. С ужасным предчувствием она поднялась по ступеням, пересекла площадку, следуя за лакеем, и вошла в дом своего девичества.
Проходя в парадную дверь и вестибюль, леди Банбери была убеждена, что предпочла бы смерть такому наказанию, ибо ее встретило множество слуг. Очевидно, семья решила принять все меры предосторожности, чтобы избежать распространения новости о семейной ссоре.
Почти понимая значение настороженной тишины дома, Сара медленно последовала за горничной со строгим лицом в ее собственную старую спальню в восточном крыле, бросила отчаянный взгляд на летний парк за окном и позволила горничной помочь ей сменить дорожную одежду на утренний туалет, пышное белое платье, обшитое алыми лентами. Зная, что в такой одежде ее стыд менее заметен, Сара все же критически оглядела себя в зеркало.
– Леди Холленд ждет вас в гостиной, миледи, – с едва уловимой усмешкой произнесла горничная.
– Сейчас я приду туда, – с достоинством ответила Сара и величественно спустилась по большой лестнице.
Еще никогда она не видела свою сестру такой бледной и потрясенной. Рядом с бледным лицом темные волосы Кэролайн выглядели траурным покрывалом, в ее глазах застыла печаль, как будто они уже излили целые реки слез.
– Итак, – без предисловий начала леди Холленд, – весь Лондон говорит о том, что у тебя будет ребенок не от твоего мужа. Это правда?