Ускользающие тени
Шрифт:
– Вам неприятен этот человек?
– Нет, я бы так не сказала. Просто с ним придется быть любезной. Вероятно, он сам подойдет. Вы не возражаете?
В широкой улыбке блеснули зубы Василия:
– Вскоре мы пойдем обедать, так что терпеть его присутствие придется недолго. Русский медведь объяснит английскому бульдогу, что у великой музыкантши и ее московского агента серьезный разговор, и бульдогу придется уйти.
Сидония подавила смешок. Найджел, у которого недавно появился очередной подбородок, действительно напоминал бульдога, причем положение не спасали даже его величественные, немного старомодные манеры. Она отметила, что Василий вызвал у нее улыбку простым, но остроумным оборотом,
– Благодарю вас, мистер Медведь, – произнесла она.
– Рад служить, мадам. Итак, какой обед вас устроит? В этом отеле три ресторана, один расположен прямо над нами и называется «Золотым залом», там подают традиционные блюда…
– Это звучит заманчиво, – отозвалась Сидония. – Я бы не отказалась.
– Тогда пойдемте. Если вы встанете справа от меня, бульдог может вас не заметить. Он стоит спиной к залу, у стойки.
Их бегство удалось, хотя Сидония понимала, что в конце концов им с Найджелом придется встретиться. Поднявшись по широкой лестнице, она очутилась в самом уютном из ресторанов, в каких когда-либо бывала. Столик стоял у окна, из которого открывался вид на оживленную улицу Горького, в другом конце зала помещались площадка для танцев и эстрада, где группа музыкантов в национальной одежде играла на балалайках. Сидония едва смогла прийти в себя, очутившись в атмосфере совершенно иной, романтичной и необычной культуры.
– Я думала, в России серо и тоскливо, не так, как здесь.
– Эта страна наполнена тоской, серость привычна для нее, – ответил Василий, – но истоки этой тоски, кроются слишком глубоко, их происхождение слишком загадочно, чтобы быстро исчезнуть. Вспомните о наших древних монастырях, о церквях с куполами-луковицами, иконах и полузанесенных снегом дворцах. Ничто не сможет изменить их, даже войны и революции.
Неизвестно почему, на глаза Сидонии навернулись слезы.
– Какие прекрасные слова! Я буду стараться изо всех сил, играя для русских слушателей.
– Завтра вы сможете посмотреть клавикорды. А теперь обязательно подкрепитесь – любовь и разлука приносят печаль.
– Кто лучше русских, – произнесла Сидония, улыбаясь сквозь слезы, – знает, что имел в виду Чехов?
– Великий человек, – кивнул в ответ Василий. – Давайте выпьем за него.
Они подняли бокалы и выпили водку одним глотком, по московскому обычаю.
Весть мгновенно облетела весь Лондон: королевская невеста оказалась не просто дурна собой, а воистину уродлива; более того, она пила кофе вместо чая, не брала в рот вина, мучилась приступами морской болезни по пути из Гаксхавена в Гарвич и появилась на причале в платье ужасного фасона, без малейших признаков пудры и румян на лице! Язвительный и умный Гораций Уолпол заметил, что у принцессы прекрасные волосы и «недурная» внешность, а затем разразился хохотом, пока герцогиня Гамильтон, которая путешествовала с будущей королевой, пустила слух, что Шарлотта перепугалась и побледнела, едва заметив Сент-Джеймсский дворец.
Готовясь принять ее, как только карета остановится у подъезда, на ступенях выстроились все придворные кавалеры и дамы Англии, в том числе и леди Сара Леннокс. Приближенные короля, видя, как вытянулось его лицо при первом взгляде на будущую жену, считали, что заметили попытку скрыть неприятное удивление от столь перепуганной и уродливой особы.
– Различия между королевой и леди Сарой образуют совершенно поразительный контраст, – прошептал лорд Гленберви своей жене, и оба со злорадством улыбнулись.
Сам Фокс на время лишился дара речи при виде внешности, или, вернее, недостатков внешности, Шарлотты Мекленбургской. Она и в самом деле была чрезвычайно бледна, угловата, с обезьяньими чертами; впечатление
Вопрос о том, стоит или нет Саре сопровождать королевскую невесту, вызвал в семье настоящую гражданскую войну. Девушка сама захотела принять приглашение, уверяя, что начнутся «шумные разговоры», если она откажется, и решив в конце концов бросить вызов всему бомонду. Будучи дочерью последнего из герцогов Ричмондских, она должна была стать первой подругой невесты, и ее отказ действительно бы вызвал сплетни. С другой стороны, Кэролайн считала, что приглашение следует с достоинством отклонить, и Сьюзен Фокс-Стрейнджвсйз поддерживала ее. Граф Килдер, муж старшей сестры Сары, считал, что ее отсутствие на церемонии вызовет скандал, а его жена Эмили, которая в конце июля родила сына, скорее была склонна согласиться с мужем, нежели возразить. Решающее слово, как и следовало, ожидать, осталось за Фоксом.
– Сэл, ты, как первая среди девиц… – он многозначительно прищелкнул языком при этом слове, — …Англии, должна занять свое место первой подруги несмотря ни на что, и пусть король видит твое прелестное личико и раскаивается!
Облокотившись на его стол, Сара ответила шепотом:
– Откровенно говоря, сэр, я и сама хотела показать ему нос, если вы простите мне такое выражение.
– Так покажи ему, черт побери! Не слушай сестру, делай, как решила, детка.
Так, в этот августовский вечер все было решено. А теперь наступил сентябрь, приближался день свадьбы короля, и Сара, отчаяние которой сменялась злостью, а любовь – гордостью, примеряла сверкающее платье, отделанное серебристым кружевом и расшитое тысячами жемчужин. На церемонии она стояла совсем рядом с королевой, еще более уродливой от такого соседства. Отмщение состоялось, и великолепное презрение Сары было, к ее торжеству, замечено всеми присутствующими.
По причинам, известным только ей одной, принцесса Уэльская не вышла встречать свою сноху, прибывшую с согласием на брак из Германии и уже считающуюся королевой. Поэтому молодому королю пришлось объяснить своей семнадцатилетней невесте, как ей следует быть одетой на церемонии. Трепещущая Шарлотта удалилась переодеваться в сопровождении своих фрейлин.
Церемония должна была состояться в восемь часов, и за несколько минут до назначенного часа его величество вместе со свитой отбыл в Королевскую часовню, в то время как невеста еще только выходила из своих покоев под звуки труб и барабанов.
– Боже мой! – воскликнул Уолпол, обращаясь к ближайшему соседу. – В Биллинсгейте я видывал и получше!
Королева почти утопала в серебристо-белом платье и бесконечно длинной пурпурной бархатной мантии, отделанной горностаем, которую на ее плечах поддерживали массивные перламутровые пряжки. Она выглядела бы величественно, если бы мантия оставалась на месте, но ее все оттягивал остальную одежду, обнажая почти до пояса спину несчастной девушки. В таком облачении они почти не могла передвигаться самостоятельно, и невесту поддерживали с двух сторон герцог Йоркский и принц Уильям, иначе она оказалась бы не в состоянии волочить за собой громоздкую мантию. Придя королеве на помощь со своей обворожительной улыбкой, леди Сара Леннокс велела остальным девяти подружкам помогать ей нести шлейф. Как первая подруга, Сара шла позади королевы, Сьюзен Фокс-Стрейнджвейз замыкала шествие.