Ускользающие тени

Лампитт Дина

— Боже! — пробормотала она. — Боже мой!

Последнее, что она помнила, было: она медленно и плавно соскальзывает с кресла, видит над собой ряд изумленных лиц, а потом неожиданно пол поднимается, надвигаясь прямо на нее.

Обед завершился. В великолепный салон принесли кофе и бренди. Сидония безуспешно боролась с сонливостью. Мысль о том, как приятно будет забраться в огромную кровать с пологом на четырех столбиках, заставила ее, наконец, сказать хозяйке:

— Если вы не возражаете, я хотела бы отправиться спать.

Шов, который наложили вчера, по-прежнему немного побаливает, и это меня утомило.

Шанталь сразу поднялась на ноги:

— Конечно, дорогая. Я поднимусь вместе с вами и посмотрю, не нужно ли вам чего-нибудь.

— В этом совершенно нет необходимости.

— И все же мне бы хотелось проводить вас.

Они поднялись по широкой лестнице, ведущей на верхние этажи шато. Хозяйка дома улыбнулась:

— Я не могу дождаться, когда услышу, как вы завтра утром будете репетировать. Мне кажется, с этими звуками дом совсем оживет.

— Вы уже решили, кто из нас будет репетировать первым?

— Алексей предложил, чтобы вы репетировали второй — это дало бы вам возможность подольше побыть в постели. Он очень беспокоится за вас и, мне кажется, сильно вас любит.

Шанталь произнесла это с типично французской простотой. В тех случаях, когда англичанка стала бы извиняться за вмешательство в чужие дела, Шанталь вела себя открыто и искренне.

Сидония решила взять это поведение за образец:

— Я тоже люблю его. Но он слишком молод, а у меня есть другой.

— И он любит вас так же сильно?

— Этого я не знаю. Когда-то я была в этом уверена, но он, если выразиться несколько старомодно, так и не объяснился.

— Мужчины этого не любят. Думаю, следует выбирать подходящие моменты и просто спрашивать их.

— Но я боялась совсем отпугнуть его.

— Что за сложности! Будь я на вашем месте, я бы увлеклась этим юношей. Вероятно, это помогло бы вам многое понять.

— Что вы имеете в виду? — спросила Сидония, поворачиваясь к француженке и не отпуская дверную ручку.

— Пока вы вместе и еще не спали вдвоем, вас будут терзать сомнения. Уступите ему, и вы сможете сделать свой выбор.

— Никогда бы не подумала об этом, — ответила Сидония, не в силах сдержать улыбку. — Благодарю, вероятно, я последую вашему совету.

«Какое очаровательное распутство!» — подумала она, когда за Шанталь закрылась дверь.

Комната поспешила встретить ее, впитывая каждой своей частицей.

— Кровать, я уже иду! — воскликнула в ответ Сидония, быстро разделась, сполоснулась и прыгнула в мягкие глубины исторического ложа. Она заснула сразу же — глубоко, но беспокойно, ибо, несмотря на свое утомление, видела один из самых живых и ярких снов, какие только случались в ее жизни.

Ей казалось, будто она стоит на верхней площадке великолепной изогнутой лестницы, положив руку на перила и напряженно прислушиваясь. С комнаты на нижнем этаже доносились звуки клавикордов, и Сидония узнала двадцать седьмую сонату Скарлатти. Смутившись, но, желая узнать, кто играет, Сидония начала спускаться по лестнице, отлично сознавая,

что она облачена в одну черную атласную пижаму, несмотря на особенно холодную ночь.

Дверь в музыкальную гостиную была слегка приоткрыта, через щель Сидония могла разглядеть повернутого к ней в профиль исполнителя. Им оказался еще не старый, несмотря на совершенно седые волосы, мужчина. Сидония хорошо различала его моложавое лицо с темными бровями. Тихо и осторожно она пробралась вперед, туда, где могла видеть лучше, и застыла на месте, пораженная взрывом звуков, ибо подобную интерпретацию Скарлатти ей еще никогда не доводилось слышать. Все было совершенно иным — каждая нота, каждый оттенок, фразировка и интонация, повторы и переходы. Сидония в изумлении стояла на пороге, впитывая музыку, которую исполнял незнакомец, не ведающий, что за ним наблюдают. Внезапно в вихрь звуков блестяще исполняемой сонаты ворвался еле слышный шум шагов — кто-то шел со стороны лестницы.

С того места, где стояла Сидония, дрожа в своей тонкой пижаме, она могла разглядеть Сару Банбери, идущую под руку с тем отвратительным человеком, который вызвал обморок Сидонии в Марэ. Перепуганная, не зная, сон это или реальность, Сидония отступила в тень и застыла, сдерживая дыхание и почти слыша свое стремительно бьющееся сердце.

Они прошли мимо, обменявшись поцелуем, прежде чем войти в музыкальную гостиную, и Сидония услышала возглас Сары: «Прекрасно исполнено, милорд!» — когда соната подошла к концу.

— Боже милостивый, вы слушали меня, — по-английски, но с заметным шотландским акцентом откликнулся музыкант. — Вы долго здесь были?

— Нет, — ответил спутник Сары по-французски. — Мы только что спустились, А почему вы спрашиваете?

— Кто-то следил за мной с порога — по крайней мере, мне так показалось.

— Кто же?

— Похоже, это была женщина, но, честно говоря, мне не удалось как следует разглядеть ее.

— Вероятно, одна из служанок, — беспечно вставила Сара.

— Так я и подумал.

— Во всяком случае, сейчас ее здесь нет. Прошу вас, лорд Келли, сыграйте мой менуэт!

— С удовольствием! Итак, «Леди Сара Банбери». — И он разразился грациозной пьесой, удивительно тонко передающей характер той, кому она была посвящена.

Решив, что это может быть только сном, Сидония вновь наполнилась восторгом. Она удостоилась чести слушать неизвестное произведение графа Келли, посвященное одной из самых замечательных исторических персон! Очень осторожно она шагнула вперед и застыла.

Сара и француз танцевали, пока Томас Эрскин, лорд Келли, один из самых прославленных музыкантов своего времени, играл так виртуозно, что у Сидонии перехватило дыхание.

«Боже, только бы этот сон подольше не кончался! — молила Сидония. — Только послушать этого человека! Он просто гений. Мне бы хотелось, чтобы это длилось вечно!»

— Что это было? — вдруг воскликнул француз, по-видимому, сам Лозан.

— Что? Я ничего не слышала.

— Эта женщина снова стоит у двери, — заявил граф. — Я вижу ее углом глаза.