Уснуть и только
Шрифт:
Только сейчас, когда прошло уже несколько месяцев с той ночи, когда исчез Маркус, Ориэль перестала отвергать мысль о том, что он, скорее всего, мертв, что где-то в лесу, так и не обнаруженное многочисленными поисковыми партиями, лежит и разлагается его тело. Что вся его красивая, сильная юность разрушена, исчезла, вернулась в землю, по которой он когда-то ходил.
Вначале она думала, что архиепископ послал его с какой-то секретной миссией, настолько тайной и важной, что Маркус не мог сообщить о ней никому, даже ей. Затем пришла тоскливая идея, что
Глядя на нее колючими, как осколки льда, глаза ми, Колин заявил:
– Это Пьер убил Маркуса. Он давно угрожал ему. Говорил, что дни Маркуса сочтены.
– Мой брат так говорил? – воскликнула Ориэль.
– Да, – подтвердил Колин и, помолчав, сказал. – Позволь, я тоже кое о чем тебя спрошу?
– О чем же?
– Мальчишки с кухни донимают меня. Щиплют за бока и говорят, что, оказывается, я все-таки знаю, как это делается. Что я понимаю, как легче всего согреться холодными зимними ночами. О чем это они?
Он смотрел на нее так серьезно, что у Ориэль защемило сердце.
Ну почему еще и он должен страдать, подвергаясь грубым и жестоким насмешкам? Вместо ответа она взяла его руку и приложила к своему животу.
– Ты видишь, каким большим и круглым он становится?
– Да. А почему это так?
– Потому что там, внутри, растет ребенок. Так же, как у кобыл в животах развиваются жеребята, которые потом родятся на свет.
– А как он туда попал?
Поколебавшись, Ориэль ответила.
– Это Маркус, любя меня, вложил его туда.
Колин молчал, и она продолжала:
– Но это секрет, который мы никому не можем открыть. Даже Джону, особенно Джону. Колин, все должны думать, будто ты отец этого ребенка.
– Может быть, так и есть, – неожиданно сказал Колин, – ведь я люблю тебя так же сильно, как Маркус.
Ориэль улыбнулась:
– Ну что ж, пусть так.
После этого вес пошло по-старому, но Ориэль никак не могла забыть о том, что сказал Колин, и однажды, усевшись в носилки – беременность уже не позволяла ей ездить верхом, – велела отвезти себя в Молешаль. Проезжая по долине, она любовалась многоцветьем полей – янтарем созревшей пшеницы, изумрудными всходами озимых, темно-красной оставшейся под паром землей.
И вдруг ей показалось, что она скачет по золотистому песку вдоль аквамаринового моря, слышит радостный смех своих друзей, и чья-то до черноты загорелая рука вдруг хватается за уздечку ее коня. Смех становится громче, и вот обладатель смуглой руки уже поравнялся с ней.
– Маркус! – закричала Ориэль, узнав его, но увидела лишь удивленные лица слуг.
Значит, она снова грезила наяву…
– Вам плохо, госпожа? – встревоженно спросил один из слуг.
Прикрыв лицо ладонью, чтобы скрыть замешательство, Ориэль пробормотала:
– Просто немного устала, – и, откинувшись на подушки, замолчала.
Но когда они приблизились к усадьбе Молешалей, в уши Ориэль ударила такая какофония звуков, что она снова вскрикнула, на сей раз от удивления.
Перекрывая общий гомон, свирепо орал младенец – несколько месяцев назад Джулиана произвела на свет дочь. Кроме этого истошного крика, слышалось треньканье гитары, взрывы смеха и обрывки веселых куплетов, из чего можно было сделать вывод, что Пьер наслаждается вином и веселым обществом. Наконец, время от времени раздавался басистый стон хозяйки дома, по-видимому, доведенной до белого каления царящей в доме неразберихой.
Изрядно располневший от хорошей жизни Пьер, одетый в очень тесные штаны и распахнутый на груди бархатный халат, возлежал посреди зала на груде овечьих шкур с кубком в руке; ему прислуживал премиленький розовощекий мальчик.
– Это Криспин, мой протеже, – представил Пьер.
Не обращая внимания на юношу, Ориэль сказала:
– Мне нужно очень серьезно поговорить с тобой наедине, Пьер.
Тот пожал плечами.
– Криспин посвящен во все мои еекреты. Гово ри.
Ориэль неохотно начала:
– Колин говорит, что ты угрожал Маркусу Флавье. Что тебе известно о его исчезновении?
После короткой паузы Пьер ответил.
– Я ничего не знаю об этом, но не сомневаюсь, что он вернулся в Гасконь.
– Почему же он вдруг решил вернуться?
Похожие на две черные жемчужины глаза окину ли округлившуюся фигуру Ориэль насмешливым взглядом.
– В самом деле, с чего бы это, дорогая сестрица? Может быть, ему было чего бояться, а? Чего-то, что вот-вот могло выйти наружу?
У Ориэль забилось сердце, но внешне она осталась спокойной.
– Пьер, я думаю, что Маркуса нет в живых.
– В таком случае, туда ему и дорога. Но я хочу сказать тебе одну вещь. Если он действительно мертв – в чем я лично очень сомневаюсь, – то клянусь, что я к этому совершенно непричастен. Хоть я и был бы счастлив собственноручно отправить его на тот свет, кто-то другой лишил меня этого удовольствия.
Ориэль поверила ему. По выражению с детства знакомого лица, теперь ставшего порочным и обрюзгшим, она поняла, что он говорит правду.
– Тогда кто же это сделал?
Пьер встал и жестом приказал Криспину удалиться. Когда брат и сестра остались вдвоем, он наклонился к ней.
– Повторяю, я не верю, что его убили. Я считаю, что он сбежал, – Пьер понизил голос. – И хочешь знать, почему? Потому что он отец твоего ребенка, Ориэль. Я ни одной минуты не верил, что ты забеременела от своего дурачка.
Ориэль не в силах была ответить и, повернувшись, молча покинула дом. Слуги помогли ей забраться в носилки, и она вернулась во дворец.
Буйное цветение, обычно окрашивающее Бэйнденнский лес во все оттенки синего, голубого и фиолетового, уже кончилось, и сейчас, на исходе лета, лишь поблекшая зелень деревьев отражалась в стоячей воде пруда, на берегу которого стоял заброшенный недостроенный дом.