Уснувший принц
Шрифт:
Он с силой провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть липкую паутину тревоги — и в этот момент раздался стук в дверь. Аленор невольно вздрогнул, поднялся с дивана и, почему-то не решаясь сделать ни шагу, громко сказал:
— Можно войти.
Дверь открылась — и на пороге возник высокий человек в зеленой накидке с вышитыми белыми птицами. Сердце у Аленора оборвалось.
—Ты Аленор, сын Ламерада? — спросил гонец.
— Да, — едва смог выдавить из себя юноша.
— Ф-фу! — облегченно вздохнул гонец и вытер
— Ты откуда? — Аленор не сводил взгляда с белого бумажного пакета, появившегося в руке гонца.
— Почтовая служба Клеолского округа. Послание эстафетой передали из Имма, утренним паромом. Могу я удостовериться, что доставил его по назначению?
— Да, конечно, — пробормотал Аленор, порылся в суме и извлек футляр с копией крестильной грамоты — документа о свершении таинства крещения.
Гонец вручил ему пакет, выпил две чашки воды и удалился. Юноша, сжимая пакет кончиками пальцев, сел на диван, не решаясь надорвать прочную гладкую бумагу с едва заметными бледно-розовыми разводами. Если письмо не прочитано
— его можно отложить в сторону и продолжать заниматься своими делами. Прочитанное письмо могло надолго оторвать от обычных дел, перечеркнуть все намеченные планы и даже круто изменить судьбу…
Охваченный тягостным тревожным чувством, юноша нерешительно попытался надорвать угол пакета. У него ничего не получилось. Набрав в грудь побольше воздуха, словно собираясь прыгнуть с обрыва в глубину темного омута, Аленор удвоил усилия. Раздался резкий тревожный звук разрываемой бумаги, полоснувший по сердцу, пальцы, забравшись внутрь пакета, нащупали сложенный лист и извлекли его на свет.
Первым делом Аленор взглянул на подпись под коротким, всего в две строки, посланием: «Фалигот». Потом, отказываясь верить своим глазам, быстро прочитал эти две строки, написанные дядей его матери, весельчаком и шутником альдом Фалиготом. Если дядюшка шутил и в этот раз, то шутка его стоила всех прежних шуток вместе взятых.
«Аленор, — писал Фалигот крупным неровным почерком, — у нас случилось несчастье. Твоя мать ушла из жизни. Мы все не можем в это поверить, но, увы, это так. Крепись. Такова воля Творца».
«Такова воля Творца… Такова воля Творца…»
Только спустя некоторое время Аленор понял, что монотонно повторяет вслух эти слова.
— Такова воля Творца…
Но почему такова воля Творца?!
Его вдруг словно пронзили кинжалом: она ведь предчувствовала это! «У меня нехорошее предчувствие, сынок…» И он тоже предчувствовал — вот откуда эти бесформенные черные сны… Но почему?.. Почему?..
Фалигот не соообщал никаких подробностей, ничего не говорил о причине внезапного ухода матери — да и разве это сейчас было главным? Другое было главным: «Твоя мать ушла… Такова воля Творца…» Мама ушла. Мама — ушла. Стала ушедшей. У-шед-шей…
От него вдруг начал ускользать смысл этих слов, он перестал соображать, где находится и что его окружает; он сидел на диване, размеренно раскачиваясь вперед и назад, и смотрел на плавные, но какие-то подрагивающие линии непонятных букв, складывающихся в непонятные слова, непонятно зачем написанные на листе бумаги — густо-черное на ярко-белом…
На том давнем турнире, когда его спас Риолен, Аленор был оглушен ударом меча по шлему. Сейчас он находился в таком же состоянии. Ни чувства, ни разум не могли пока воспринять печальную истину. Боли не было — была ошеломленность.
«Такова воля Творца…»
Он не знал, сколько времени провел, все так же отрешенно и оглушенно раскачиваясь на диване в чужой комнате чужого города — понятие времени потеряло для него всякий смысл, как и все остальные понятия. Таинственные механизмы, поддерживающие существование мира, не имели более к нему никакого отношения и сам он тоже не имел никакого отношения к миру, находящемуся теперь вне пределов его существа — и существо его было отторжено от мира, от неуютного бессердечного злого мира, не препятствующего уходу живущих…
— А ты ведь теперь сирота, Аленор, — прошептал он и скомкал послание Фалигота.
Невидимый колокол печально загремел в голове юноши и этот гром проник во все уголки его души.
«Если это и есть Неизбежность, — подумалось ему, — то почему она именно такая?..»
Грохот незримого колокола встряхнул Апенора. Резко поднявшись, он торопливо побросал вещи в суму и переоделся в дорожную одежду. Спустился вниз и оставил Риолену записку: «Получил известие о трагическом уходе мамы. Уезжаю». Оседлал коня и во весь опор помчался к проливу, не замечая ничего вокруг.
Даже если какие-то связные мысли и появлялось в его голове на всем долгом пути от Клеола до Имма, то они не оставили никакого следа. Аленор не помнил, как добрался до Имма: самому себе он представлялся лишенной разума бессмысленной покорной пылинкой, подхваченной внезапным порывом ветра. Пылинка не рассуждала, не пыталась осмыслить свое бытие, постичь свое предназначение и, наперекор злому ветру, устремиться к собственной цели — у нее не было выбора, ее воля ничего не значила… и какая воля может быть у пылинки?
Он въехал в Имм во второй половине дня, оставив позади сотни мер дорог, отброшенных назад копытами его бешено летящего в глубь острова скакуна. Он уже поменял одного коня в Балле. Теперь нужно было проделать то же самое в Имме, чтобы к вечеру попасть в замок. Он спешил так, словно от этого что-то могло измениться, словно время могло потечь вспять, превращая уже свершившееся в еще не свершившееся, словно ушедшую в пространства Загробья могло притянуть назад, в мир живущих. Словно с ушедшей могло повториться давнее чудо воскресения принявшего на себя все грехи мира Христа…