Успех
Шрифт:
Что тебя так исковеркало, так изменило? Но, увы, это так. Что-то похитило у тебя всю твою задушевность, чувствительность, сердечность и сделало таким, какой ты есть сейчас, — слепленным из презрения, тщеславия и пошлости, которые ты выдаешь за свой подлинный характер и которые попросту завладели тобой, прежде чем этот характер успел сложиться.
Посмотри на себя, хуесос, дрянь, со своей чертовой дурацкой шикарной машиной — грудой металлолома, со своей смехотворной шутовской одеждой, со своей никчемной работой «не бей лежачего», со своими кретиническими педиками-приятелями, со своими занудными и алчными денежными проблемами, со своим жалким устаревшим бахвальством, со своей бесконечной ложью. Грегори — лжец. Не верьте ни единому его слову. Он распускает вокруг
Слушайте, если он трахнет Джен, я просто устрою так, что он умрет. Я убью его и ее (уеду из страны и начну все сначала). О боже, возможно, самое безопасное для меня — это заплатить ему, предложить ему деньги (он возьмет, он полный банкрот). Или пригрозить (я знаю, что смогу отколотить его. Он крупнее меня, но я не обращаю внимания на удары, которые получаю. Он — обращает). Или согласиться съехать с квартиры. Или пообещать покончить с собой. Так что послушайте: если он трахнет Джен — для него это пару раз плюнуть, простая физзарядка, — моя ненависть найдет способ причинить ему вред, нанести увечье или свести с ума.
II
Апрель — самый славный месяц для таких, как я.
Я просто обязан сказать несколько слов об этой весьма примечательной шлюшке, которую Теренс привел к нам в дом с работы. Какое-то у нее нелепое имя: Джоан? Дженис? Дженет? Секретарша, конечно, или какой-нибудь делопроизводитель на его гуталиновой фабрике, с пугающей внешностью тряпичной куклы и голоском своенравной барменши, одним словом, сутулое ничтожество, которое едва замечаешь среди вас всех на шумных улицах и уж с которым никак не ожидаешь познакомиться поближе. Мне думается, интересно рассмотреть хорошенько один из этих городских ноликов, получив хоть какую-то компенсацию за то, что приходится делить квартиру с таким ничтожеством.
Прическа у нее из кудряшек… Признаюсь в том, что для меня уже превратилось в аксиому: малейший намек на «кудряшки» заставляет меня тут же достать свои самые темные солнечные очки. Но в порядке игры я допускаю, что присутствие в нашей квартире юной Дженис довольно забавно в затасканном, сентиментальном смысле слова; к ее мелким глупеньким чертам и крохотному рту золотой рыбки вполне подходит пустой взгляд широко распахнутых очей, которого так добивались портретисты вулвортской школы, — ну, вы знаете, этакие несносно смышленые крошки — сплошь губки и глазки, — живописными подобиями которых увешивают свои обитые тафтой стены преимущественно представители криминального мира. (Сейчас они переживают недолговечное возрождение, получая финансовую поддержку от таких шарлатанов и тугодумов, как Дю Пре и галерея «Мертон». Сколько это продлится? Три, четыре недели?) Однако при всем том в лице Дженет есть некоторые симптомы любопытной жесткости — грубоватые морщинки вокруг глаз, привычка время от времени порочно сжимать губы, — которые, учитывая мой обширный опыт, свидетельствуют о том, что в постели она не промах.
И еще: надеюсь, Теренс рассказал вам о ее нелепой фигуре? Повторю, что, как правило, мне нравятся девушки с маленькими грудями: грудями, похожими на покатые круглые выпуклости, которые ненавязчиво переходят в нежные, как лепестки или осенняя паутинка, соски. Не выношу женщин, которые повсюду носятся со своими грудями, как человек-оркестр. Громадные тарелки с бланманже, набитые, как туристский рюкзак, и увенчанные сосискообразными отростками, — благодарю покорно. Ни минуты не колеблясь, готов допустить, что груди у Джоан прямо-таки колоссальные (такие большие, что она даже носит бюстгальтер) и что они выглядели бы крайне удручающе в случае с любой другой женщиной (Сюзанной, миссис Стайлз, Мирандой и так далее). Но телу Джоан присуща какая-то ласкающая глаз непропорциональность, как, впрочем, и всему, что ее касается. Такие по-деревенскому грубые груди, поддерживаемые хрупким приспособлением над жалкой талией, здесь очевидно не на месте (хотя ниже талии, надо признать, у нее все классно: длинные гибкие бедра, мальчишески маленький опрятный задок). Она преподносит все это с определенной стильностью, и, да, готов признать, что меня все это даже забавляет.
Возьмите,
— Извини, Грег, — сказал он, отводя глаза от моих нагих форм. — Мы думали, тебя нет. Просто хотели взять немножко льда.
— Милости прошу, — снисходительно протянул я.
— Ох… спасибо.
— Проходите, проходите. Представь мне свою знакомую.
— Ох, ух — это Джоан, Джоан, это Грегори. — Он беспомощно обернулся ко мне и добавил: — Она работает на работе.
— Да уж, работенка. Никогда не видела такой скукотищи.
И она прошла в комнату, минуя мою кровать, прямо к окну, как ни в чем не бывало прислонившись к подоконнику и пьяным, простодушно-оценивающим взглядом окинув мой торс. Я между тем, в свою очередь, воздал должное содержимому ее свободно ниспадающей тенниски, коричневатой полоске между нею и обтянутым джинсами костлявым пахом (и с неудовольствием отметил неестественно пухлый, выдающийся лобок).
— Роскошная квартирка, — сказала Джоан своим забавным говорком. — Сколько платите?
Я сделал неопределенное движение рукой в воздухе:
— Rien [8] .Она досталась мне по наследству. Только местные сборы.
— А что же тогда ты платишь, Тэл? Тэл? Т-э-эл? — спросила она своего коллегу.
— Половину сборов, — пробормотал он.
Вид у Теренса в тот вечер действительно был хуже некуда. С его малосимпатичного лица с длинной верхней губой и сломанной переносицей, казалось, сбежали все краски жизни, остатки волос тусклыми рыжими хвостиками падали на лоб. Его вопиющий костюм, как обычно, висел на нем, будто на масленичном пугале. Однако он казался вполне доволен собой; он украдкой улыбался, и один из его отвратительно ярких глаз грязно поблескивал.
8
Пустяки (фр.).
— Так, так, так, — сказала Дженис, поворачиваясь ко мне, — вот это круто.
Я выдержал ее взгляд — и когда Теренс проковылял на кухню и круглый рот Дженис изобразил вызывающую полуулыбку, почувствовал, как знакомая дрожь пробежала между нами: внезапно комната наполнилась винно-красным светом, и вдруг показалось, что не было бы ничего более пристойного и естественного в мире, если бы Джоан, скинув через голову свою тенниску, без тени улыбки встала на колени перед кроватью и зарылась своими крепкими губами в складки моих скудных риз. Если бы не Теренс, оглушительно копавшийся за стеной, она сделала бы это без малейшего колебания. В этом я ничуть не сомневался. И Теренсова потаскушка тоже.
— Я так рад, что он вам понравился, — почти шепотом произнес я, доводя ее киску до точки кипения. — Мне действительно кажется, что он очень красивый.
— О, мне тоже. Прекрасный, — сказала она, растягивая слова (и всем понятно, куда теперь был устремлен ее взгляд), — он прекрасный, прекрасный, прекрасный.
— Какую очаровательную подружку ты себе нашел! — крикнул я, когда Теренс появился в дверях, высоко, как официант, держа в руках два стакана. — Приводи ее как можно чаще.