Успокоительное для грешника

Роу Кэролайн

— Не могу представить себе, что стала бы обращать внимание на ее слова, — высокомерно сказала Ракель.

— Что ж, — сказал Даниель, — во всяком случае, она пробудила в тебе ревность, и, возможно, это лучшее, что сделала за всю свою жизнь. Ракель, почему ты не хочешь выйти за меня замуж? — спросил он.

— Я думала ты собираешься жениться на сеньоре Лауре, — ответила она.

— Что? Жениться на ней? Покинуть свою семью? Перейти в другую веру? Чтобы войти в их жалкое дело торговли тканями?

На его губах появилась легкая

улыбка.

— Конечно, будь ее отец по-настоящему богатым, занимайся более интересным делом, то можно было бы выносить ее пустоголовость и бесконечную болтовню…

— Даниель, это отвратительно.

— Ракель, — сказал он серьезным тоном, — ты понимаешь, что я дразню тебя. Но я хочу знать, почему ты не хочешь выйти за меня замуж. Скажи, и я перестану докучать тебе. Но мне невыносимо жить между твоими «да» и «нет».

— Почему я не выхожу за тебя? Не знаю, — сказала Ракель. — Возможно, потому, что ты еще не просил меня об этом, а я стеснялась спросить тебя.

И когда слуга наконец принес холодную воду и бинты, он заглянул в гостиную и решил, что в них нет больше надобности. Оставил то и другое на столе возле комнаты и вернулся к другим делам.

— Ракель, значит, тебя заставили передумать медового цвета кудри сеньоры Лауры? — спросил Даниель чуть погодя.

— Она напомнила мне, что есть острозубые хищницы, стремящиеся вцепиться в тебя — а все знают, каким глупым временами может быть мужчина.

— И женщина, — сказал он. — Я отрицаю твое предположение, что мужчины имеют естественные права на всевозможные глупости. Но я уверен, что просил тебя выйти за меня замуж. Ты просто забыла.

— Не думаю, — сдержанно сказала Ракель. — Ты говорил об этом, но ни разу не сказал просто и ясно. И не говоришь до сих пор.

— Ракель, ты потратила очень много времени на изучение логики. Но раз ты требуешь, я повинуюсь. Ракель, дочь Исаака, окажешь мне честь стать моей женой? — произнес он громко и отчетливо к изумлению тети Дольсы, которая в эту минуту вошла.

Она уставилась на обоих, потом сказала каким-то странным голосом:

— Твое платье, Ракель. Кажется…

Дальше она не нашла слов.

В промежутке между закатом и темнотой, когда уже плохо видно, но зажигать свечу еще рано, Исаак и Юдифь сидели во дворе, наконец-то одни.

— Исаак, ты доволен помолвкой Ракели? — спросила Юдифь.

— Думаю, важнее спросить у Ракели, довольна ли она, — ответил отец девушки.

— Довольна, — сказала Юдифь. — Она выглядит счастливой. Более того, оживленной, как Мириам, когда происходит что-то приятное. Исаак, она росла чересчур серьезной. Казалось, все заботы мира легли на ее плечи.

— Как он выглядит? — спросил Исаак. — Какое-то время мне было любопытно.

— Он красивый. Как ты, Исаак. Почти с тебя ростом, по виду сильный. С улыбкой, привлекающей взгляды всех. Если внешность что-то значит, у нашей Ракели будет много детей.

Юдифь

засмеялась.

— Хотя не знаю. Я не изучила его настолько хорошо.

— Надеюсь, — сказал муж, обнимая ее за талию. — Это завело бы материнскую заботливость, на мой взгляд, слишком далеко. Но если их дети пойдут в бабушку, они будут сильными, как львы, и красивыми, как величайшие королевы мира.

— Перестань, Исаак, — игриво сказала Юдифь, — а то окажешься в опасности качать на колене вместе и сына, и внука.

Эпилог

Широкий шаг уносил Жуакина все дальше и дальше от Жироны. Он шел по северной дороге до Фигуэреса и немного дальше быстро, как только мог, а потом пошел на запад через горы. Жуакин не возвращался домой, хотя родные места временами и манили его, и не искал какой-то другой деревни. Если б его спросили, куда он идет, он бы пришел в замешательство и ответил, что узнает, когда окажется там.

Ему никто не докучал. Под покровом сумерек и темноты он проходил через деревни и мимо других одиноких пешеходов, как ветер, порывистый, но невидимый. Казалось, видеть его могли только птицы и животные да, может быть, духи воздуха. Те, кто бодрствовал ночью, ощущали его присутствие, открывали ставни и выглядывали, но ничего не видели; те, кто спал, беспокойно ворочались. Когда Жуакин останавливался отдохнуть, суровые, недоверчивые жители гор кормили его и поили. Они узнавали в нем одного из своих, но его присутствие тревожило этих людей, и они были рады отправить его в путь с ковригой хлеба или куском вяленого мяса на дорогу.

Жуакин где-то обосновался, в горах больше не ощущалось его тревожащего присутствия, и его костей не находили на пути, которым он шел.

В годы, последовавшие за летом тысяча триста пятьдесят четвертого, люди время от времени говорили о святом, живущем в маленькой хижине, построенной в устье пещеры. Жилище этого отшельника удачно располагалось на краю солнечной поляны, где паслись немногочисленные козы, и было защищено от воющих ветров, налетавших зимой с севера. Говорили, что если его сможет найти искренне кающийся, то визит к жилищу этого отшельника принесет ему прощение и, возможно, даже здоровье. Те, кто приходил получить его благословение, всегда оставляли немного еды — ковригу хлеба или горсть зерна. Отшельник не принимал ничего иного.

Один человек, утверждавший, что побывал в этой горной твердыне, говорил, что когда спросил у отшельника, кто он и что он, отшельник ответил, что его имя Жуакин и что он хранитель. Однако не смог или не захотел сказать ничего больше.

Историческая справка

Немногие из религиозных символов так захватывали воображение западного мира, как священный Грааль, чаша, из которой Христос и Его апостолы пили на Тайной Вечере — их последней совместной пасхе.