Успокой моё сердце
Шрифт:
– Я тебя люблю, - едва слышно говорю ему, потирая побелевшие пальчики, - очень, родной. Не бойся.
В ответ они сжимают мои собственные сильнее.
В этом мы единодушны.
Подумать только, снова! Сутки хоть относительного спокойствия, а затем снова!..
В этот раз – аэропорт. В этот раз уже за пределы Америки.
Прошло ведь около двадцати часов, а Эдвард до сих пор не знает, что мы в порядке. Джаспер так и не смог дозвониться ему. Он будет пробовать уже из-за границы? Уже потом?
А будет ли к тому моменту кому звонить?..
…Я не знаю, что
Господи, что же нам делать? Он должен знать! Он должен! Если с ним что-то случится по вине того, что мы вовремя не сообщили… я… меня…
Внезапно мысли накрывает таким отчаяньем, а ужас столь быстрым ледяным копьем пронзает в самое сердце, что для того, чтобы затормозить, мне требуется не меньше двух секунд.
Останавливаюсь, прикладывая для этого все силы.
Перекрываю поток таких мыслей, не давая им завершения.
А что – я? Я ничего не смогу сделать. Я не смогу плакать больше трех минут, не смогу кричать, не смогу подумать о том, дабы что-то с собой сделать… Со мной Джером. Он может плакать и кричать, он может страдать и сходить с ума ночами. Я – не могу. Я не имею никакого права.
Я должна буду быть рядом в здравии, как физическом, так и моральном, до тех пор, пока он не сможет справиться с этой утратой (если сможет). Я должна буду забыть о том, что сама люблю Эдварда. Если его не станет – это будет потерей Джерома. Не моей. Ни в коем случае не моей…
Истерики и слезы, мольбы и проклятья – все за гранью дозволенного. Появится миллион и одно дело, что нужно сделать, миллион и одна новая обязанность, не говоря уже о том, чтобы начинать новую жизнь, которую всем сердцем я буду ненавидеть…
В первую очередь, как и просил Каллен, Джером. Его мысли, чувства, страхи, боль и прочее. Его безопасность и спокойствие.
Спокойствие?! Боже, какое после этого у него может быть спокойствие?..
Представлять такое невероятно отвратительно, больно и страшно, но мое воображение ничуть не жалится, рисуя «чудные» картинки «светлого» будущего без мистера Каллена. Вернее – картинку.
Вижу только слезы и крики Джерома. Вижу, как он медленно, но верно потухает без своего папочки.
Эдвард не сможет жить без Джерома – он сам признавался. Если бы не он, его бы не было на шахматной доске, и он бы, не стыдясь и не защищаясь, подставил своего Короля под дуло Ферзя, Ладьи или Слона. Я слышала это и прекрасно помню.
И точно так же, без единой правки, без единой ремарки, Джерри не сможет быть без него. Он слишком сильно его любит. Так сильно, что эта любовь не умещается в его крохотном сердечке, вырываясь наружу слезами и горем с каждым уходом папы, с каждым «до свидания» и обещанием «все будет в порядке», когда он не оборачивается, садясь в машину.
Смерть Эдварда станет смертью Джерома. Чтобы я ни делала…
…Этих слез удержать не получится. Я не могу… я не знаю… я хочу… чуть-чуть ведь можно? Совсем капельку?..
Стараясь делать вид, что все по-прежнему, опускаю подбородок на макушку Джерома, сдерживая порывы
Господи, как я хочу, чтобы он был рядом! Господи, как я хочу его вернуть! Чтобы с ним было все в порядке, чтобы он улыбался, видя Джерри, чтобы он обнимал нас обоих и никуда, никогда, ни за что больше не уходил! Я готова броситься в жерло вулкана или в водную гладь, глубиной семь метров. Я готова пройти пустыню и горные перевалы. Я готова идти в Ад. В самое-самое пекло, там, где черти, злобно хохоча, жарят грешников. Только вместе. Вместе с ним.
Я не боюсь ничего с этим мужчиной. Не боится и Джером.
– Белла, - неодобрительный, хмурый голос Джаспера немного отрезвляет. На мгновенье потеряв контроль, всхлипываю. Слышно…
Джерри тут же реагирует. Тут же оборачивается, заглядывая своими драгоценными камушками прямо в мои глаза, в самую глубину. Не отпускает.
От вида моих слез его собственные сразу же, как по команде, высыхают.
Мой мальчик принимается нежно, бережно и ласково гладить меня, когда проходит оцепенение-удивление, вызванное столь неожиданным зрелищем. Немного приподнимаясь, он осыпает своими поцелуями каждую клеточку моей кожи. Он проводит пальчиками по моим волосам, по шее, по плечам. Он пытается сделать все то, что я для него делаю.
– Лю…люб… люблю, - пытаясь побороть что-то, мешающее произнести заветное слово, бормочет он, - люблю… мама… люблю…
Целует крепче и нежнее. Уверяет, что рядом и что мне точно нет повода плакать. Говорит мне о своей любви.
Думает, судя по всему, что мои слезы реакция на его поведение и все, что произошло за последний час, произошло по его вине.
– Прости, мой маленький, - я делаю глубокий вдох, напуская на губы вымученную улыбку. Меньше всего хочу, чтобы он думал что-то подобное, - я не плачу, нет, ну что ты. Я тоже тебя люблю. Очень…очень… Ты молодец. Ты замечательный, мой мальчик.
На пару сантиметров отстранившись, Джером отпускает меня, серьезно глядя и принуждая так же серьезно смотреть на него. Обеими ладошками, не скупясь, стирает со щечек все свои слезы. Не оставляет ни капли.
– Не плачь… - шепчет, поднося мои пальцы к лицу, - не плачь…
– Не плачу, - соглашаюсь, улыбаясь чуточку шире, - нет-нет…
Джером не верит, подозрительно рассматривая остатки соленой влаги на моей коже. Его брови сходятся на переносице, а губы поджимаются, но мальчик делает вид, что все в порядке. Обнимает меня, повторяя ещё раз:
– Мама… люблю… хороший…
– Знаю, знаю, мой родной, - теперь мой черед ласкать его. Моего смелого, доброго, нежного и сострадательного малыша.
Конечно хороший. Самый хороший. Лучший!
…Я зря все это думаю. Я зря переживаю. Эдвард в целости и сохранности. Он верит, что мы живы. Он чувствует это. Они с Джеромом обладают невероятным даром на то самое чувство-ощущение друг друга. Никаких глупостей…
– Белла, все в порядке? – Джаспер на миллисекунду оглядывается на меня, крепко держа руками руль.