Успокой моё сердце
Шрифт:
Та самая машина с яркими фарами, серебристая, предстает на обозрение посреди дороги.
Ни вправо, ни влево мы свернуть не можем из-за канавы.
Назад уже не успеем – её мотор заведен, догонит в два счета.
А это значит… гонка окончена.
Финиш.
С нетерпением жду ваших комментариев! Не пожалейте черкнуть пару строчек о своих впечатлениях))
========== Глава 54 - Tesoro ==========
От
Папочка.
Он лежит на полу, залитом собственной кровью и, протянув вперед белые-белые, фарфоровые, как у кукол, ручки, зовет единственного человека, который может ему помочь.
Папочка.
Он обнимает его, давясь слезами и даже не пытаясь сдерживать рыданий. Объятья совсем некрепкие, он едва-едва может обвить пальчиками его шею, но та сила, что он хочет в них вложить, очевидна.
Папочка.
Синевато-лиловая плитка, блики тусклой лампы на полу, едкий запах спирта и бинтов, от которого нет спасенья. Одна кровать в центре, две пустые – по бокам. От чересчур большой дозы обезболивающих тоненькие сиреневые веки даже не подрагивают.
Папочка.
«За боль причинённую собственной болью и отплатишь», - слова столь пугающие, но столь знакомые. Тот же смятый листок бумаги, на обратной стороне которого улыбающаяся рожица, нарисованная мальчиком специально для него, те же восемь символичных строчек, содержащих в себе послание похуже, чем все свитки, приписанные сатане.
Папочка.
Немой крик. Немой, несмотря на ярые попытки добиться звука. Испуганный, с потерянным выражением на лице, отчаянный, недоуменный. А потом снова зов – все тот же, немой. И снова маленькие пальчики на шее.
Папочка.
Демонстративный поворот головы в другую сторону. Отказ смотреть в глаза и слушать, что скажут. Уверенность, что ничего хорошего не будет. Час, два – а потом одиночество. И напоследок он скажет зачем-то совершенно ненужные, не вдохновляющие, не облегчающие боль слова: «я вернусь».
Папочка.
Запотевшее стекло, громкие всхлипы; отчаянье, безнадежность – до последней грани явные. Попытки выбраться наружу, догнать, остановить, уговорить… Вынужденное принятие фактов. Ненависть и смертельная обида в глубине взгляда. Молчание.
Папочка.
Яркие, ярче любой звезды на синем небе, глаза. Знакомые, любимые, столь нужные и важные малахитовые глаза. Цвет смысла жизни и смысла всего, что было. Единственная цель, единственная награда, единственное наказание. В темноте. Без контуров, без лица. Затухающие, но не теряющие от того выражение неимоверной боли внутри.
Папочка…
Эдвард с такой силой сжимает пальцами тонкий экран телефона, что его хруст вполне ожидаем. Если стекло треснет, а корпус сомнется, как бумага, ничего
…В звенящей тишине нет ни единого звука. Нет ни единого намека на него. Но детский голос, мягкий и манящий, звучит так, словно бы его обладатель где-то здесь. Совсем рядом.
Он зовет его. Зовет своего папочку и наполняется грустью от каждой безответной секунды.
Эдвард не пытается оглядываться и искать – дисплей мобильного все ещё горит и там черным по белому, не давая даже самой маленькой возможности опровержения, имеется сообщение от системы безопасности: «объект не найден».
И эти слова, острые, как бритва, жестокие, как ничто другое, подтверждают слова сеньора Вольтури, набравшего его номер полчаса назад.
«Каков любимый цвет Изумрудного?».
«Красный с оттенками седины».
«Какая жалость – у нас была информация только о белом… хотя белый когда-нибудь, да становится красным, Smeraldo».
Сначала он не понял. Сначала такие слова воспринялись, как плохая шутка или бред, но уж точно не намек на правду. И лишь затем, когда главный приспешник проговорил что-то ещё, Каллен догадался, о чем речь.
«Что вы сделали?!».
В ответ раздался добродушный смех и звонок оборвался.
…Проверил ли он?
Разумеется, первым делом. Лихорадочно набирая пальцами нужный номер, путаясь в цифрах и слушая, как сердце бьется где-то в горле, ждал, что трубку снимут. Набирал снова. На разные номера – испробовал все варианты.
Ни одного слова с того конца провода не прозвучало.
Зато своему хозяину в лицо усмехнулась потрясающей вестью система оповещения, выдав самую значительную и самую ужасающую фразу за всю историю своего существования…
…К зову Джерома прибавляется другой голос, совсем нежный, но при том уверенный – как в тот день. Он шепчет «ты справишься» и без устали повторяет, что «все будет в порядке».
Смешиваясь, они становятся невыносимы.
Эдвард, не в состоянии больше терпеть столь жуткой какофонии, запускает телефон в стену.
Умоляюще всхлипнув тоненьким треском, приборчик разлетается на части. Столь необычный звук на миг прогоняет все иные, но когда они возвращаются, то, кажется, звучат даже явней.
И в этот раз имеют над ним всепоглощающую силу.
Ноги подгибаются сами собой, руки перестают удерживать покрывала, а пол одним резким прыжком, как кобра, набрасывается, вовлекая в свои объятья.
Каллен извивается, сжимая и разжимая кулаки и воя, как раненый зверь от осознания своей беспомощности.
НЕ СПРАВИЛСЯ!
НЕ ХОРОШО!
НЕ ПАПА!..
Стены пропадают, сменяясь пеленой слез. Невероятно жгучих, невероятно горячих. Они заживо сжигают его, не собираясь останавливаться.