Успокой моё сердце
Шрифт:
– Что? – с интересом спрашивает мужчина, лениво перебирая пальцами мои волосы.
– Ты…
– Я?
– Ты, - широко улыбаюсь, расслабленно выдыхая. Поудобнее устраиваюсь на его плече, обнимая за талию, - я соскучилась.
Мне кажется, даже не глядя, что его взгляд теплеет.
– Я тоже соскучился, Belle. Если бы ты только знала, как я соскучился, - я получаю поцелуй в лоб, и теплое дыхание щекочет кожу. В его голосе успокоение и умиротворенность, он дышит ровно и спокойно, но все равно не заметить эмоций, скрывающихся
– Откуда ты узнал? – тихо спрашиваю, освобождая левую руку из плена маленького ангела и прикасаясь к его щеке. Небритая щетина под пальцами является ещё одним неизбежным доказательством.
К тому же, этот разговор рано или поздно все равно состоится – к чему тянуть?
– Система безопасности, - его тон разом преображается, наполняясь сдержанностью, - «объект не найден» - сказала.
– Мы тебе звонили…
– Не на что было звонить, - Эдвард горько усмехается, сильнее потирая мои плечи пальцами, - телефон вышел из строя…
– Вышел из строя?
– Я его разбил.
Я, прикусив губу, поднимаю голову. Мои любимые глаза выглядят нахмуренными и грустными, но честными. Он говорит со мной открыто, ничего не утаивая. И я согласна на такие разговоры. Больше врать, приукрашать и сочинять нет смысла. В эти дни я прекрасно усвоила урок, что лишиться всего, чем дорожишь, всего, чем дышишь, можно очень легко и просто. На притворство просто нет времени.
– Мне жаль…
– Это мне жаль, - он глубоко вздыхает, качая головой, - это – моя ошибка. И впредь я ничего подобного не допущу.
Его слова вдохновляют и успокаивают, но их значение все же в состоянии огорчить.
– Ты сделал все, что был должен. Это случайность, - пробую уверить, хотя мудрое подсознание заранее подсказывает, что такая задача изначально обречена на провал.
– Ты хочешь, чтобы я отнесся к тому, что едва не потерял вас, как к «случайности»? – фыркает он. Недоумение сочится наружу ваттами.
– Я не хочу, чтобы ты осуждал себя… и чтобы уезжал, - признаюсь. Все же признаюсь. Минуту назад ведь клялась говорить без фальши.
– Я не уеду, - в уголках малахитов, прогоняя прежние чувства, затаилась нежность; с каждой секундой она все набирает обороты, - я больше никуда не уеду, моя девочка. Не бойся.
Он выдерживает короткую паузу, наблюдая за моим смущением, что затмевает даже удивление столь быстрым решением.
– Что-то не так? – от того, что его пальцы прикасаются к моей коже, она, похоже, краснеет лишь сильнее.
– Все так, - заверяю, мотнув головой. – Ты можешь… можешь ещё раз сказать?
Эдвард посмеивается, взъерошив мои волосы. Вся его грусть и удрученность испаряется сама собой.
– Могу, моя девочка, - повторяет, вгоняя меня в ещё большую краску, но притом позволяя разлиться по телу такому теплу, какого не найти больше нигде, не испытать ни от одной другой фразы.
Девочка… его девочка…
Эти слова совсем не похожи
– Спасибо…
Эдвард ничего не отвечает. Только, хмыкнув, поправляет одеяло, подтягивая его к моим плечам. Укрывает, как и Джерома, до самой шеи.
Стучащий за окном дождь забирает в свое владение все звуки. Мы лежим в молчаливой тишине, и лишних слов здесь не нужно. Мне тепло, уютно и спокойно. Я знаю, что то же чувствует и Джером, сладко спящий на своей половине тела папы. Он, наконец-то, получил, что хотел. И я получила.
– Знаешь, я поверил в это… - вдруг признается мужчина. Тихо-тихо. Его голос удивительно хорошо вплетается в ритмичные постукивания по подоконнику тяжелых капель.
– Во что поверил?
– В то, что больше вас не увижу, - он морщится, отчего морщинки, число которых заметно увеличилось, ровными и глубокими бороздками расходятся по его лбу, - и это хуже любого наказания.
– Я знаю, Эдвард… - нежно бормочу, лаская его скулы, привстаю на локте, с искренним сожалением глядя на дорогое лицо, - но такого не случится. Никогда не случится, я обещаю.
Мужчина ничего не отвечает. Устало выдыхает, прикрывая глаза.
Да, я слишком много обещаю. Знаю.
– Ты по-прежнему хочешь говорить… о любви?
– Если ты сомневаешься, что я…
– Я не сомневаюсь. Я спрашиваю, - он крайне серьезен.
Даже так?..
– Конечно, хочу, - этот ответ единственно верный и единственно честный. Ничего другого я не хочу и не буду отвечать. Чуточку хмурюсь, но, надеюсь, он не воспринимает это как напускное ощущение и неуверенность в своих словах.
Люблю, разумеется. И хочу, чтобы он знал. Каждый день, каждый вечер, каждое утро… я не против говорить, я буду только рада. Но Эдвард ведь сказал, что для «я люблю тебя» в наших отношениях места нет. Его мнение изменилось?
– А если «tesoro»? Вместо вашего… «люблю», - он выглядит смущенным и хмурится сильнее, ожидая моей реакции.
– Ты и так il mio tesoro, Эдвард. И Джером тоже.
– Это слово сильнее, чем amore, к тому же, оно значит куда больше… - мужчина пытается убедить меня в своих словах, но с каждой секундой более вяло, словно бы пристыженный моим молчанием.
– Я и не спорю, - пожимаю плечами, усмехнувшись.
В ответ получаю серьезный взгляд.
– Ладно… какая и вправду разница? Amo (люблю). Договорились.
– Tesoro, - не соглашаюсь, принимая его слово и хитро улыбнувшись, - ты прав, оно лучше.
Северное сияние… я знаю только одни глаза на свете, в которых оно такое же красивое.
– Хорошо, - благодарно произносит Эдвард, улыбается. А затем повторяет ту фразу, о которой мы договорились. Бархатный баритон становится совсем мягким и очень, очень любящим. Какой бы неприязнью ни пользовалась у него «любовь».