Успокой моё сердце
Шрифт:
Но сегодня, мне кажется, зрелище более впечатляющее. Все те же линии – глубокие и не очень, толстые и тонкие - исполосовавшие кожу. Они явно не добавляют ей красоты, но точно так же, как Эдварду плевать на ритуалы, проделанные между нами с Лореном, мне плевать на их вид. Ужас сковывает сознание лишь от очередной картинки воображения, как они наносились, но никак не от отвращения. И, пусть даже я прекрасно помню заявление Флинна, что боль не является, как таковой, действительной, мне кажется, что края особенно глубоких шрамов выделяются среди остальной кожи темно-бордовыми полосками…
Наблюдая
– Вот так, - опускаю чертово полотенце куда следует.
Дернувшись, Каллен мгновенно перехватывает мою ладонь, боязно пытающуюся разгладить ледяную материю. Сжимает в тисках. Сжимает чуть ли не до треска костей. Но сейчас это не имеет никакого значения.
– Надо найти время на пластика, - с трудом вдохнув достаточно воздуха для этой фразы, шепчет Эдвард.
– Не нужно никаких пластиков, - выдавив улыбку, свободной рукой стираю влагу с его лба. Футболка опять, как и во все прошлые разы, стремительно темнеет, - ты очень красивый.
– Здесь темно…
– Какая разница? Ты всегда красивый, - внезапно понимаю, что говорю тем же тоном, что и он со мной, когда успокаивает. Та же мягкость, та же забота, скользящая внутри… мой голос не так благозвучен и не так мелодичен, но что-то общее между нами определенно есть. Неужели он считает иначе? Из-за этих отметин?
С трудом разжав пальцы, стиснувшие мои, Эдвард выпускает ладонь из плена, тут же перехватывая её левой рукой. Поворачивает так, чтобы видеть все линии, устроившиеся на коже. Внимательно, часто моргая, смотрит на них.
– Чертов слон… - проводя по едва заметным, крохотным углублениям, он хмурится. Правда запомнил, какая рука?
– Он свое получил.
– А я нет…
– Эдвард, - ласково смотрю на него, уверенная в своих словах, - сейчас будет легче.
– Не будет.
Упрямый, ну конечно. Мой самый упрямый.
– Будет. Ты же приказываешь моим снам.
Он пытается усмехнуться. Честно пытается, прогоняя с лица все, что к нужному выражению не относится. Но затем, остановившись на полпути, с силой зажмуривается. Резко выпрямляется, упираясь спиной в кресло. Правая рука забирает в свое владение полотенце, что есть мочи растирая им кожу. Эдвард делает это с такой силой, будто намеревается снять её. Губы, пальцы – дрожат. Он весь дрожит.
– Поговори со мной, - умоляюще просит, кусая губы.
– О чем поговорить, tesoro? – как могу, сдерживаю собственную панику, понимая, что только её здесь и не хватает. Эдвард был спокоен вчера. Я буду сегодня.
– О ч-чем… х-х-хочешь, - ему с большим трудом удается-таки произнести эту фразу. И без того бледная, туго натянутая кожа светлеет.
– Конечно, - сразу же соглашаюсь, лихорадочно думая о том, что сказать. Большим пальцем – единственным, что остался на свободе - поглаживаю его руку, не обращая внимания на крепкое рукопожатие мужчины. Ему так проще? Пожалуйста.
Взгляд цепляет тоненький лунный лучик, и тот, поблескивая, напоминает одну тему. Вполне оптимистичную.
– Знаешь, я ведь прочитала ту газету… ну, ту, в которой тебя называли Изумрудным, - пытаюсь
Судя по тому, что Эдвард недоуменно хмурится, у меня уже получается.
– Так вот, - ощутимее прикасаюсь к нему, помогая концентрировать внимание, - там было целых две страницы, посвященных продаже недвижимости. Дома в Портленде, дома в Сиэтле, в Атланте, насколько помню… и на Аляске. Я думаю, вариант с двумя спальнями там найдется. А кедровую дверь можно заказать.
Длинные пальцы чуть-чуть расслабляются после моих слов. Это вдохновляет продолжать – я иду верным путем.
– Он будет стоять где-нибудь далеко-далеко, - шепчу, улыбаясь той картине, что для него рисую, - возле большой горы и маленького озера перед ней. Зимой, когда оно будет замерзать, будем кататься на коньках. Я научу и тебя, и Джерри, если вы не умеете.
Из сотни морщин, сковавших лицо Эдварда, парочка полностью разглаживается. Да и зубы он сжимает уже не так сильно.
– А завтракать будем маффинами. Я научусь печь не только шоколадные.
– Надоест…
– Ещё чего! – тихонько возмущаюсь, покачав головой, - это вам надоест. И тогда я придумаю что-нибудь ещё. Как насчет блинчиков?
– Ч-черничные, - уголки губ Эдварда приподнимаются, и он все же открывает глаза, благодарно на меня глядя, - черничные, пожалуйста.
– Ну вот, - широко улыбаясь, заглядываю в малахиты. Теперь смотрю только в них. Теперь есть, куда смотреть. И от того чудного зрелища, как боль, бродившая внутри голодными стаями, расходится, постепенно исчезает, я, ни разу не сбившись, могу проговорить до утра, - мы быстро составим меню. И да, нужно купить одеяло.
– Одеяло?..
– Стеганое.
Каллен искренне, хоть и немного удивленно, улыбается. Уже шире. Уже явнее. Морщинок все меньше, а пальцы все слабее. Полотенце уже не намерено заживо стянуть кожу, а нога, судя по всему, унимается. Прекрасно!
– Ты помнишь?..
– Я не только помню, я ещё и знаю, где его купить, - заговорщицки шепчу, подмигнув ему, - думаю, Джерому понравится.
– Ещё бы… из тебя прекрасная собеседница, - его глаза сверкают, наполняясь облегчением. Таким явным, таким долгожданным и настоящим, что становится совсем тепло. Вот теперь я могу пройти босиком по ледяной плитке. И даже не нахмурюсь.
– А из тебя – слушатель.
Он довольно хмыкает, ухмыльнувшись.
– Задерни штору.
Свет пропадает. Комната снова темная.
– Где-то здесь была пижама…
– Вот, - потянувшись назад, достаю из-под кресла те самые штаны, о которые едва не споткнулась. Не позволяя упасть сейчас, ладонь Эдварда крепко держит мою. Ту самую, с отпечатком слоника.
– Тебе помочь?
– Здесь я сам справлюсь.
Немного поморщившись, он медленно, выверяя каждое движение, нагибается. Отпускает меня, используя обе руки, чтобы надеть необходимую одежду. Слышу знакомое шипение, когда, видимо, прикасается к только-только прекратившей болеть ноге, но, благо, ничего больше. Сначала все не начинается, а это уже очень и очень хорошо.