Успокой моё сердце
Шрифт:
Удивленно приоткрыв один глаз, пытаюсь понять, где верное направление. Похоже, я двигаюсь совершенно не в ту сторону.
Однако в тусклом лунном свете, который маленьким лучиком падает на кровать, серебрятся лишь волосы Джерома. Он спит с краю, возле самой тумбочки, свернувшись клубочком вокруг большой подушки. Судя по мерному дыханию и тельцу, заботливо укрытому, точно как перед самым сном, одеялом, ничто его не тревожило. За сегодня, поиграв в «угадайку рисунков» с Эдвардом, он, истратив все вдохновение, прилично устал. С засыпанием не было ни единой
Но в кровать мы ложились втроем. А теперь нас двое.
Такой поворот событий мне совсем не нравится. Панически боюсь – ужас просыпается куда быстрее сознания – увидеть что-то вроде белого конверта на тумбочке или СМС в телефоне, а может и вовсе послание от Джаспера, что Каллен уехал.
Стоп - нет.
Куда ему ехать? Зачем? Он обещал остаться. Я помню. А обещания он держит…
Я успокоено выдыхаю, поборов панику. В ней нет необходимости.
Вместо этого просто оглядываю комнату. Номер небольшой, прятаться особенно негде, а потому вполне очевидно, что, заметив Эдварда, я полностью успокоюсь. В конце концов, что мешало ему пойти в ванную? Это предположение вполне логично.
Но в маленькой комнатке у левой стены света нет. Полоска под дверью такая же темная, как и все вокруг. Зато кресла возле неё, придвинутые ближе к шторам – о чудо, малость отдернутым, да так, что свет падает прямо на кровать, на Джерри – явно не пустуют. Темный силуэт, притаившись у самой стеклянной поверхности, занимает правое из них. Беловатые блики от его кожи подтверждают мое предположение лучше всего иного.
Вопрос лишь в том, к чему ночное любование пейзажем?
– Эдвард? – тихонько окликаю его, повернувшись к окну.
Тишина почти сразу же оживает бархатным баритоном:
– Спи.
Чего и следовало ожидать, впрочем.
– Без тебя холодно, - недовольно бормочу, подтянув повыше край одеяла, - что ты там делаешь?
Звук, похожий на шипение, разносится по номеру в ответ моему вопросу.
– Потерпи.
Мотнув головой, как упрямый ребенок, я тяжело вздыхаю. Пытаюсь послушаться, зарывшись лицом в подушку. Жду. Жду минуту, жду две… но сна как нет, так и не было. Я привыкла засыпать рядом с ним. К тому же, какое-то непонятное, малоприятное чувство, комком свернувшись внутри, заставляет насторожиться. В конце концов, сидеть посередине ночи в кресле причин может быть не много.
А потому ничего иного, как подняться самой, откинув, к возмущению тут же задрожавшего тела, теплое одеяло, мне не остается.
Номер совсем маленький, и больше четырех шагов, чтобы достигнуть своей цели, не требуется.
Но на третьем, уже совсем рядом с креслом, под ноги попадается какая-то ткань. С трудом узнаю в ней пижамные штаны, традиционно ставшие ночной одеждой мистера Каллена. Неприятное ощущение нарастает…
– Что случилось?
Но отвечать ему не обязательно. Я сама нахожу ответ куда быстрее, чем он в состоянии произнести.
Что-то белое, соскользнув с подлокотника, укладывается возле его бедра. И тут же, привлекая мое внимание к тому,
Приступ?..
Но разве они не прошли? Я думала, что раз так долго нет, то…
Черт.
Сменяя то самое недовольство и недоумение, подпитываемое незнанием происходящего, знакомое чувство завладевает всей грудной клеткой. Вместо холода приходит жар. Вместо хмурости – едва ли не слезы. Я ненавижу видеть, как ему больно. И помню, чем кончился предыдущий раз…
Становится неизмеримо стыдно за свое поведение. Я пыталась заставить его подняться? Сейчас?!
– Давно началось?
– Да.
– Очень больно? – присаживаюсь возле подлокотника, погладив его плечо. Держусь от беспокоящей ноги на безопасном расстоянии, но это ничуть не мешает видеть её. Тем более, с этого ракурса – куда лучше.
Эдвард поворачивает голову в мою сторону. Со всей силой, какая есть внутри, пытается не пустить во взгляд испуг, но он все равно проникает.
– Не проходит, - его дрожащий голос звучит тише прежнего.
– Пройдет, - уверяю, качнув головой. Нежнее глажу его.
Ну зачем? Зачем было устраивать все это снова? Ему только-только стало легче, он только вернулся, только решил остаться с нами и более-менее расслабился. Он выслушал меня! Всю эту грязь! Неужели благодарность за подобное – приступ?
– А если нет? – его губы крепко сжаты, отчего кажутся совсем синими.
– Да и только да. Не думай ни о чем плохом.
Он сглатывает, жмурясь. Пальцы на противоположном подлокотнике с удушающей силой впиваются в него. Раздавят.
– Чем я могу помочь? – с готовностью спрашиваю, стараясь определиться с действиями, - скажи мне - и я помогу.
Эдвард рассеяно кивает.
– Полотенце… уже теплое.
– Полотенце, - оглядываюсь вокруг в его поисках, пока не замечаю, что это и есть та самая материя, которую он так неистово прижимает к ноге.
– Я могу?..
– Там есть ещё одно.
К тому моменту, как я возвращаюсь, комнату наполняют едва слышные, практически беззвучные постанывания. Со сведенным от напряжения лицом, с широко раскрытыми, распахнутыми глазами, вполоборота повернувшись в сторону кровати, Эдвард смотрит на сына. И только теперь я догадываюсь, зачем он открыл шторы.
– Давай-ка, - я занимаю прежнее место, просительно протягивая руку к той ткани, что он уже использовал.
Длинные пальцы нехотя, вздрогнув, разжимаются. Он убирает их медленно, словно давая себе (или мне?) время для какого-то маневра.
Но, в конце концов, белое полотенце все же оказывается на полу.
…Я видела его шрамы всего один раз в жизни. В ту ночь, когда впервые столкнулась с невозможностью использования наркоты. Тогда они показались до ужаса страшными, и сердце от их вида явно билось сильнее.