Успокой моё сердце
Шрифт:
Судорожно вздохнув, утыкаюсь носом в его футболку. Сейчас без такого знакомого запаха я ни на что не способна.
– Я никогда не считала себя кем-то нормальным… - слова льются сами собой, подобному бурному потоку, - ни ребенком, ни девушкой я нормальной никогда не была…
Эдвард неодобрительно вздыхает, желая опровергнуть мои слова, но я не даю ему такой возможности. Перебиваю.
– Мне было семнадцать, когда я ушла из дома, - выдаю эту фразу быстро и точно. Жду реакции – такой же быстрой.
– Из-за чего?
Это
– Мама решила выйти замуж…
– Твой отчим домогался к тебе? – его голос твердеет, а ладони, держащие меня, напрягаются.
На лицо почему-то просится улыбка. Даже сквозь слезы.
Он защищает меня.
– Нет, - набравшись смелости, отвечаю весьма слышно. Чуть приподнимаю голову, целуя то место, где слышу ровное биение его сердца, - Фил никогда не думал о таком… он был с Рене. И только.
– Тогда в чем было дело?
Ему правда интересно. Он хочет знать, но не из праздного любопытства, а чтобы утешить меня. Это вдохновляет.
– В папе… - ну вот, конец положительным эмоциям. Они все как одна тонут под градом чертовых воспоминаний. Настолько живых и болезненных, что становится неизмеримо горько.
Я поднимаю на Эдварда глаза. Сейчас я как никогда хочу его видеть.
– Мой отец умер, когда мне исполнилось двенадцать. Я не готова была с ним расстаться.
– Никто и никогда не готов, - дополняет он, тяжело вздохнув. Участливо смотрит на меня, стараясь утешить.
– Да. Но я никогда не стала бы готова.
Обвиваю его ладонь, так кстати лежащую совсем рядом, затаивая дыхание. Волна всхлипов грозится прорваться наружу.
Вижу Джерри. Вижу его затылок, его светлые волосы и бледную кожу. Вижу моего маленького ангела. И со всей точностью, со всей уверенностью могу сказать, что он никогда ничего подобного не испытает. Его папа бесценен для нас обоих. И для него, за него, Каллена-старшего я сберегу. Любой ценой.
– Я не собираюсь умирать, - будто прочитав мои мысли, шепчет мужчина.
– Даже если соберешься, не получится, - кое-как прорвав череду судорожных вдохов, мотаю головой, - ты нам очень нужен…
– Спасибо.
– Не смей говорить за это спасибо, - слезы возвращаются и ощутимо душат. Никуда от них не деться.
Он усмехается, но в дискуссию со мной не вступает. Понимает глупость противоречий в этом вопросе. Тем более сегодня.
Я беру маленький перерыв. Думаю, на него право у меня точно есть – ждать долго никого не заставлю. Я просто… выбита из колеи. Да, лучше назвать это так.
– Тот декабрь был очень, очень холодным, - не своим голосом произношу я, покрепче прижавшись к Каллену. Четкая цветная картинка белого покрывала на земле и деревьев, укутанных в иней, предстает перед глазами, - снега было… много.
– Belle…
– Слишком
– Сейчас тепло? – Эдвард-таки задает свой вопрос, дождавшись от меня краткой паузы. Многозначительно смотрит на одеяло.
– Да. Сейчас – да.
– Хорошо, - больше не перебивает. Успокоился.
Вот и момент истины. Мы медленно, но верно с темы детства дошли до борделя. И сбежать от неё не выйдет – некуда.
– В ту ночь была метель, - боже, я почти чувствую острые снежинки на коже, - погоду обещали самую отвратительную, но она даже синоптиков удивила своей силой. Подвалы как назло были закрыты… и я нашла «Урсулу».
Я опасливо оглядываюсь на Эдварда, но, судя по его недоумению, он не совсем понимает, о чем идет речь.
– П-публичный дом, - объясняю. Есть ли смысл уже что-то скрывать?
– Публичный дом? – его глаза вспыхивают. Вспыхивают так ярко и так пугающе, что внутри меня что-то обрывается. С глухим стуком упав к ногам, заставляет сердце биться у самого горла.
– Там было тепло, и Карл обещал накормить меня… там было одеяло и кровать у батареи, а ещё окна… толстые окна… они не открывались и не пускали внутрь холод… я только из-за него… - сверкающие малахиты никуда не пропадают, а потому постепенно мой запал разубедить мужчину в том, что я вошла внутрь двухэтажного кирпичного здания сугубо из-за погоды, тает.
– «Урсула», - шмыгнув носом, говорю уже прежним голосом, не срывающимся, - публичный дом. Бордель, если хочешь. Я была там.
Он открывает рот. Я догадываюсь о том, что он сейчас скажет, а потому спешу опередить. Слышать это слово от Каллена будет верхом ужаса. Лучше сама. Какая, к черту, разница?
– Шлюха.
На последних буквах голос совсем некстати вздрагивает. Звонкой пощечиной значение произнесенного, теперь уже озвученное, ударяет по лицу. От него никуда не деться.
«Сегодня у меня очень плохое настроение, - откидывая к ногам ремень и величая меня в крайней степени неприличным словом, Рауль кивает на металлическую спинку кровати, - так что лучше держись крепче».
«Не понимаю, почему они все платят за это, - Хью, неодобрительно поправив простынь, влажную от его стараний, вынуждает меня перевернуться, - по-моему, с тобой куда интереснее сзади».
«Какая красивая ночная бабочка, - её подрагивающие губы на сухом, морщинистом лице изгибаются в улыбке. Тонкий палец очерчивает контур моих губ за пару секунд до того, как получу нежеланный поцелуй, - милая девочка-Беллочка, ты мне уже нравишься».
– И что дальше? – не выдерживаю звенящего молчания, повисшего в комнате. Оно дает полную свободу воспоминаниям, а они, как, в особенности, те, о Виктории – сестры Карла, если не ошибаюсь, сводят с ума хуже любых кошмаров. – Ты презираешь меня? Запретишь общаться с Джеромом? Что ещё ты можешь сделать?!