Успокой моё сердце
Шрифт:
– Ты же сказал, что доверяешь мне… - поджимаю губы, сдерживая внутри пылающее в груди пламя. Вот оно – «больно».
– Я доверяю.
– Сегодня.
– Сегодня… - он вздыхает, - Белла, а если через год я превращусь в закоренелого наркомана или алкоголика? Или вообще рассыплюсь?
– указательным пальцем он привлекает мое внимание к своим вискам. Тем самым светлым волосам среди бесконечных бронзовых прядей.
И все это – без грамма улыбки. Он не шутит.
Черт!
– Вы идиот, мистер Каллен, - не знаю, что лучшее
Целую его. Сильно, крепко, ощутимо целую. Щеки, скулы, нос, лоб, подбородок… целую все, стремясь выгнать вон, избавить его от столь очевидных глупых мыслей. Все его сомнения, все недосказанности – наружу, прочь! Им здесь не место.
– Даже если рассыплешься на части, – бормочу, прокладывая дорожку к розоватым губам - конечной своей цели, – даже если напьешься вдрызг… никуда от меня не денешься! Я тебя не отпускаю!
– Belle…
– Не отпускаю, - мотаю головой, усиливая атаку. Отчаянно хочу укоренить в нем свое обещание, закрепить веру в правдивость своих слов намертво. И завтра, и сегодня, и потом… и всегда! ВСЕГДА!
Всецело отдаваясь порыву, отпуская с привязи все то, что мешало раньше так яростно целовать Эдварда, придвигаюсь к нему ближе. Обнимаю, лишая последней возможности избежать уготованной участи.
Сам виноват. Не нужно было говорить мне такого…
Но через пару мгновений догадываюсь, что дело принимает совсем другой оборот. Уже не столько хочу доказать, как… почувствовать, как бы невероятно такое ни звучало. Электрическим током пробегая по венам, ярким всполохом проносясь по всему телу и оставляя за собой приятное тепло, разгораясь внизу живота синим пламенем, незнакомое ранее ощущение заполняет собой все иное. Застилает глаза и сбивает дыхание, но прекратить не заставляет. Ничто не заставит.
Эдвард будто бы читает мои мысли. Будто бы прекрасно знает, что я чувствую прямо сейчас.
Ловко, но осторожно, не вынудив сына проснуться, он высвобождается из его рук и ног, перемещаясь вместе со мной на другую половину кровати.
Гладит… плечи, волосы, талию.
И целует. Сначала, не отрываясь, губы, а затем, когда мне уже нечем дышать, когда начинаю задыхаться, шею. Каждое его касание, каждый поцелуй отзывается тупой, но до ужаса приятной болью. Как молнии, что метал разгневанный Зевс, они добираются до самых сокровенных мест…
Я кусаю губы, подаваясь ему навстречу. Не хочу останавливаться. Не хочу отпускать. Дрожу, по-настоящему наслаждаясь происходящим. Улыбаюсь, с трудом сдерживая внутри рвущиеся наружу звуки.
Каллену тоже нравится. Я вижу, я слышу, я чувствую, что нравится. По дыханию, по рукам, что стали сильнее, по всему напрягшемуся телу и более требовательным губам…
Это… волшебно! Другого слова и не подберу.
К сожалению, не успев даже додумать предыдущей мысли, резко опускаюсь с небес на землю. Так внезапно и так быстро, что на мгновенье теряюсь – что я делаю?..
Но потом понимаю. Так же быстро.
И с этим пониманием, с этим осознанием всего происходящего, то тепло, что грело изнутри и заставляло мечтать о райских кущах, превращается в лед. Застывает, до боли крепко опутывая своими канатами. Разрывает ядовитым холодом на части.
Придушенно вскрикнув, дергаюсь, стремясь избавиться от того, что послужило всему этому причиной.
Избавиться от поцелуя… ниже ключицы. В то самое место, что без устали терзал Джеймс и которое так сильно любил Маркус – особенно до секса.
Они оба называли мою грудь произведением искусства. И оба, не стыдясь, присваивали её себе. Эдвард… туда же.
В этот раз, в отличие от того момента, когда мне нужно было участие в игре с его стороны, Каллен не понимает, в чем дело, вовремя.
Пытается продолжить поцелуи, все ещё пребывая в ярко-красном ореоле беспамятства.
– Нет, нет, нет… - стону, пытаясь оторвать от постели налившиеся свинцом руки. Ранее с легкостью ласкавшие и шею, и спину мужчины, они непослушны, как никогда в жизни.
Мне его не оттолкнуть. Никак.
– Пожалуйста… - в конец отчаявшись, шепчу, глотая слезы. Беззвучными бурными потоками они устремляются вниз по щекам, погребая под собой все то приятное, все то хорошее, что было прежде. Уничтожают его, не скупясь на силу.
И только теперь, кажется, Эдвард понимает меня. Отстраняется.
Малахиты обретают круглую форму, едва видят мои слезы.
Он перебирает в голове варианты, что могло случиться, удивленно и встревоженно глядя на меня. Судя по недоумению, не находит.
– Белла?.. – его сбитое дыхание идеально вплетается в тишину.
Качнув головой, кое-как добираюсь непослушными пальцами до тех пуговиц, что ему удалось расстегнуть на моей пижамной рубашке. Не пытаюсь вернуть их в прежнее положение – это сейчас явно обречено на провал. Попросту обхватываю себя руками, пряча то, прикосновений к чему боюсь и не желаю. Пытаюсь повернуться, отвернуться от него… удается лишь с третьей попытки.
– Viola?
– Не тронь меня, - умоляюще прошу, давясь всхлипами. Утыкаюсь лицом в подушку, что есть мочи стискивая её пальцами.
Что же я?.. Как же я?..
Сама виновата. Сама посмела. Эдварда не за что винить – он мне подыграл. Вся инициатива, все желание начать столь опасную игру – моих рук дело.
Я не верю, что могла сама захотеть… снова!
Помню ведь Джеймса, помню Маркуса, помню бордель и помню… ту ночь. Темно, жарко и он надо мной… он смотрит в глаза и велит говорить «Розали». Он стонет, вены на шее вздуваются, руки сжимают мои до хруста костей… а затем кровь. Лужица крови и обещание «боль пройдет».