Успокой моё сердце
Шрифт:
– Вы что-то?..
Эдвард безмолвно и легонько проводит указательным пальцем по моим губам, призывая к тому, о чем просил – слушать. Четко ведь сказал, что ничего, кроме внимания, ему сегодня не нужно. Вопросы придется оставить на потом. Послушно замолкаю.
– Он с самого начала был мелкой сошкой, которая ничего, ровным счетом ничего из себя не представляла. Мальчик на побегушках. Ну не мальчик – в пятьдесят-то лет… - его губы искажает насмешливая, ядовитая улыбка, - но на побегушках. И жила бы эта серая, никому сто лет не нужная рыбка тихо и спокойно, как и предписывает акулий устав, но что-то внутри треснуло, переломилось,
Эдвард прерывается, наверняка заметив кое-где проблеснувший во мне испуг. Не понимаю, что к чему, к тому же, не могу пошевелиться и спросить – дела хуже некуда. Да и его тон, даже если не брать в расчет слова, пугает. Железный, беспощадный и наплевательский. При всей ненависти к… Карл… Карлу? Карлайлу – вот, он ведь сам папа… можно ли так?..
– В следующий раз рыбка действовала аккуратнее, - я получаю по-настоящему нежный поцелуй в лоб, намекающий, что ни ко мне, ни к Джерри, отношение этого ледяного человека, который пару минут назад заливался слезами, а на придорожной траве вел себя и вовсе как мирской безжалостный повелитель, не изменилось. Мой Эдвард здесь. Просто внутри. Поглубже пока, чтобы успокоился. Чтобы ему стало легче.
Работает, мистер Каллен. Спасибо.
Уловив мой благодарный взгляд, мужчина прерывается ещё раз. Уголки губ, тонкой полоской сложенных в презрительной гримасе, вздрагивают.
Я была права, он тут. А если так, чего мне бояться?
– Чертову власть надо было как-то получить (сколько же можно чертить схемы на бумажках) – она ведь сама никогда бы не пошла в руки. А значит, что-то нужно сделать. Был бы Карлайл моложе, он наверняка бы занялся самим собой. Но так как старческий маразм уже вступил в силу, подавив сопротивление (а было ли оно?) мозга, идеи лучше, чем самому воспитать достойного наследника, у него не родилось.
– Тебя… - вырывается против воли. Поспешно поджимаю губы, морщась. Опять мешаю…
– Меня, - Эдвард кивает, делая вид, что не заметил. Медлит не больше одной двадцатой секунды, прежде чем начать говорить заново, свободной рукой поглаживая мои волосы – как Джерри… его тоже это успокаивает?
– За родителей-то кто обычно платит?
Мне внезапно хочется к нему прикоснуться. Хочется чуть ли не до физической боли, чуть ли не до дрожи. Перед глазами, даже не прогоняемый от неожиданности, появляется образ маленького мальчика. Такого, как белокурое создание. Почти точное сходство – только волосы бронзовые, а пальцы – ещё пальчики – чуть длиннее. И этого малыша мне хочется прижать к себе. Крепко-крепко, чтобы знал, что я рядом и люблю его. Странно, да?.. Эдвард не давал мне повода. Он не плачет и даже не пытается скрыть, что плачет… он все так же раззадорен, все так же ровно и ясно говорит, все так же… но в груди почему-то ощутимо тяжелеет. С трудом убеждаю пальцы в его ладонях послушаться и не сжиматься. Не хочу снова прерывать – вряд ли история простая, судя уже даже по началу.
– Логичнее было бы заняться подготовкой какого-нибудь более-менее подросшего ребенка, но не будем забывать про маразм, - Эдвард громко прочищает горло, щурясь, - тем более, чужие предают, а свои нет. Ну, в теории…
Ещё раз целует – незаметно, скоро, – безмолвно объясняя, что ни ко мне, ни к Джерри эти слова не относятся. Становится
– Я не знаю, где он нашел Эсми… - вот тут баритон вздрагивает. Причем так явно, что я даже не могу сыграть, будто не обратила внимания – невозможно. Но мужчина, приметив мой взгляд – сочувствующе-вопрошающий – ловко выруливает, возвращая голосу прежний тон, - только она каким-то чудом согласилась пойти с ним под венец. И, наверное, даже любила… немного – подонка нельзя любить, как следует… и первого ноября 70-го года мечты сбылись. Мальчик! Какая удача! Сразу!
Эдвард так язвительно выражает мнимую радость своего отца, что во мне самой просыпается к нему неприязнь. И не так уж много ей остается, дабы перерасти в ненависть…
– Детство прошло «как надо» – в перерывах между уроками. И это, наверное, единственное, за что я ему благодарен. А потом серьезная подготовка, вполне достойная его цели. Мое желание особого значения не имело – было решено и кем я стану, и что я буду делать. Тут уж никаких неурядиц Карлайл не допустит – столько лет стараний насмарку? Нет. Ни за что… наверное, он бы превратил и меня в себя – ему не понадобилось бы много времени для этого – если бы не Эсми. Мама…
Его дрожь возвращается. Мелкими мурашками пробирается все выше и выше, пока наконец не достигает лица. Мне кажется, соленые капли – пусть даже всего парочка – внутри не удержатся, вернутся, однако нет. Ничего подобного. Каллен плачет внутри.
– Я… - черт, почему он держит мои руки? Эдвард!..
– Я. Я – причина всего того, что с ней случилось. К моим двенадцати он решил, что она плохо на меня влияет. Надо было убить того кролика, а не отпустить… проверка на вшивость – коты, кролики… негоже Королю щадить тех, кого не нужно, куда уж нам слыть милосердными…
А вот и та грань между ненавистью и неприязнью: заставлять ребенка убивать?! Во сколько бы то ни было лет – это преступление! Мне становится до одури больно за этого маленького мальчика. Подонок, верно. И даже хуже, чем подонок. Кажется, я знаю, кто составит в Аду компанию Джеймсу.
Он хотел увезти меня, но Эсми сама уехала. Условием было лишь то, что я буду знать, где она, чтобы приехать, когда пожелаю – или когда отпустит Карлайл.
Он останавливается. Свободный от моих ладоней кулак сжимается со страшной силой. Костяшки пальцев белеют, вены проступают как никогда заметно. Эдвард выгибается, неестественно ровно держа спину. По сжатым губам вполне ясно, что происходит.
– Полотенце было…
– Нет! – рявкает так громко, что от испуга я сама отбрасываю белую материю, попавшуюся под руки, в угол уборной.
Каллен рывком разворачивает меня к себе, буквально впиваясь в лицо глазами. Не отпускает – велит смотреть на себя и мне. Велит слушать. Слушать!..
– Через четыре года её не стало. Оклахомский округ, твари под управлением Либерия. Разумеется, не сами… разумеется, по приказу…
– Ты думаешь твой?..
– Я не думаю. Больше некому. Кому она ещё мешала?.. Я слишком долго просил возможности съездить туда, увидеться… увиделись – у гроба.
Он явно не думает, что делает. Или делает намеренно, я не могу понять… ударяет по железной тумбе умывальника. Ногой. Правой.