Уст твоих бурный ветер
Шрифт:
Элиза молча смотрела на него. У нее возникло ощущение, что под ногами проваливается тонкий ненадежный мостик, под которым - пропасть. Ей вспомнились марионетки в бродячем цирке, которых она несколько раз видела в дни больших ярмарок. Подчиняясь искусным рукам и голосу кукловода, фигурки двигались, дрались, разговаривали почти как живые. Неужели и она - такая же кукла? Но разве так можно?
– Тилос, - запинаясь, произнесла она.
– Я не знаю… Но разве можно заставлять людей делать что-то вот так… бездумно, по чужой воле? Чтобы они не знали, что они делают?
– Хороший вопрос, - Тилос снова посмотрел на нее.
– Я задаю его себе много лет, и так и не нашел ответа. Но почему тебя так пугают ментоблоки? Какая разница, отчего человек поступает так или иначе? Кого-то ведет собственная выгода, кого-то приказ, а кто-то искренне считает, что поступает так по своей воле. Мотивы всегда разнообразны, и встроенный приказ - не лучше и не хуже прочих.
– А если ты заставишь убить кого-нибудь? Пошлешь человека на смерть, и даже не оставишь ему выбора? Даже раб может сбежать с поля боя, если он решит, что так лучше!
– Эла, - усмехнулся Тилос.
– Я, конечно, сукин сын, но не настолько. Мне не раз приходилось убивать по разным причинам, но никогда я не казнил чужими руками. Я сужу, выношу приговор и привожу его в исполнение - сам, всегда сам. И я помню лица всех своих жертв, всех до единой - моя память устроена так, что я ничего не забываю. Нет, я не использую невольных убийц. Все куда невиннее - например, незаметно даже для себя оставить пакет в нужном месте. Что же до главного твоего вопроса - можно ли так поступать в принципе… - Он хмыкнул.
– Это далеко не главная проблема. Можно ли убивать людей - вопросик куда похлеще. Психопрограммирование может стать страшной вещью в руках мерзавца, стремящегося к власти, к славе, к личной выгоде. Но оно может и приносить пользу. Большая часть моих курьеров - случайные люди, использованные втемную. Они не подозревают, что что-то для кого-то несут, а потому не могут случайно выдать себя, не рискуют попасться из-за явных связей со мной. Такой подход значительно снижает риск и для них, и для моих людей. Вероятно, как и любое изобретение, психопрограммирование, вернее, его применение, всего лишь вопрос этики. Как кинжал, - он постучал себя пальцем по ножнам, - оно может служить и для убийства, и для нарезания хлеба.
– А ты всегда режешь ножом только хлеб?
– в упор спросила Элиза.
– Ты можешь поклясться?
– Весь вопрос в том, - Тилос резко встал с корточек, - веришь ты мне или нет. Если веришь - клятвы не нужны. Если нет - вряд ли тебя убедят хоть десять клятв.
– Он положил руку девушке на плечо и взглянул ей в глаза, приблизив свое лицо почти вплотную.
– Веришь ты мне?
Элиза попыталась отпрянуть, но рука Тилоса не позволила этого сделать. Она сглотнула слюну.
– Не знаю, - прошептала она.
– Теперь - не знаю.
– По крайней мере, честно, - хмыкнул тот, отпуская ее плечо и снова присаживаясь на корточки.
– Сложно тебя в чем-то винить. Ты просто не готова. Обычно доверенные люди в моем цирке проходят долгую подготовку, поднимаются по длинной лестнице, каждая ступенька которой - крупица тайного знания. Они узнают и принимают правду по частям, а не выпивают чашу одним глотком, как ты. Им легче. Но у тебя нет иного выхода, кроме как положиться на свое чувствительное сердечко. Оно подскажет, можно ли верить мне. Возможно, не сейчас, позже, но подскажет. И если ты решишь, что верить мне нельзя, что ж… Я не стану тебя удерживать.
Элиза отвернулась. В лагере неподалеку уже разгорался небольшой бездымный костерок из принесенного с собой хвороста. Наверное, там уже готовили горячую похлебку. В животе заурчало.
– Тилос, - не поворачиваясь спросила она, - а зачем я тебе? Ты ведь так и не сказал…
– Не сказал, - согласился Тилос.
– И не скажу до времени. Ты - запасной вариант на тот случай, если меня… если я по какой-то причине пропаду. Если меня не тронут, ты не понадобишься. Возможно, все пойдет обычным чередом - долгое вдумчивое обучение, потом самостоятельная работа… Скорее всего, так и случится, если только они… - Он осекся.
– Они - кто?
– переспросила Элиза, поворачиваясь к нему.
– Тени?
– Что?
– от удивления Тилос даже потерял равновесие и сел задницей на острый камень.
– Кхаргаш-рр'гузум!… Извини, не сдержался. Нет, Тени здесь ни при чем. Они всего лишь очередная секта наемных убийц и шпионов. Никто не знал про них полвека назад, и все напрочь их забудут полвека спустя. А если они продолжат путаться у меня под ногами - и того раньше. В свое время в Граше орудовали Желтоглазые. Их боялись куда больше, чем Теней - сегодня. Ты про них слышала?… - Он хмыкнул.
– Нет, я имел в виду Демиургов. Пожалуйста, не спрашивай больше - я не смогу тебе толком объяснить, чего они хотят от меня. Как-нибудь потом, ладно?
– Ладно, - вздохнула Элиза.
– Но ты можешь объяснить, почему выбрал именно меня? У тебя своих людей мало? Верных, обученных… умных?
– Не прибедняйся, - ухмыльнулся Тилос, но тут же снова посерьезнел.
– Ума у тебя поболее, чем у многих. Просто так сложилось. И имя у тебя…
– Что - имя?
– переспросила Элиза, поняв, что продолжения не ожидается.
– Имя как имя.
– …признан виновным в сговоре с предателем, а потому подлежащим смерти.
Все. Дальше тянуть некуда. Будем считать, что монета выпала орлом. Сильный толчок - и створки могучих деревянных дверей, провернувшись на смазанных петлях, распахиваются настежь, с грохотом врезаясь в каменную стену. Воевода осекается на полуслове, замирает с открытым ртом. В направленном на вход в зал взгляде - кипящая ярость и желание убивать.
– Воевода!
– мой голос звенит от напряжения. Шпоры на запыленных сапогах отбивают по каменным плитам четкий ритм. Легче, легче, не переигрывай.
– Я слишком поздно узнал о происходящем. Умоляю - два слова перед тем, как ты вынесешь приговор!
Мгновение тот смотрит на меня, беззвучно шевеля губами. Видно - он бы с радостью стер меня в порошок. Нельзя - если уж я высовываюсь на поверхность, то по полной программе. Свернуть шею герою, спасителю города - этого не поймут.
Эррол стоит на коленях, локти туго стянуты за спиной, отчего цыплячья грудь выпячивается колесом. Два дюжих стражника из дворцовой охраны небрежно придавливают ему плечи ладонями, чтобы не взбрело в голову желание подняться, тем паче - сбежать. Взгляд затравленный, но где-то в глубине прячется неверие. Этого не может быть! С кем угодно, но не с ним… Мальчишка. Что она в нем нашла?
Элиза стоит у стены позади придворных. Серый мужской колет обтягивает фигуру, рука судорожно сжимается на эфесе длинного меча. Она тоже не верит, не понимает - нападать ли на воеводу, убить ли себя? Там, на площади, она - знамя, символ, за которым идет влюбленная толпа. Здесь - юная перепуганная девица, внезапно оказавшаяся в вакууме. Впрочем, в этом мире надлежит говорить - "в пустоте".
– Слушаю, - тяжело роняет воевода, наконец, справившийся с собой. Вообще-то он неплохой парень, но здесь явно не на своем месте. Охотиться по степям за дикарями, рубиться на поле боя - вот его стихия. Администратор же из него хреновый.