Уст твоих бурный ветер
Шрифт:
Воспользовавшись обретенной свободой, вождь бросился на ах-Куратана, навалился сверху и принялся душить. Ах-Тарранах немного понаблюдал, как лицо бродяги принимает благородный синеватый оттенок, как он безуспешно пытается сбросить с себя вдвое более тяжелого противника, потом огляделся по сторонам. Его взгляд упал на кувшин со скверным и уже прокисшим пивом, что накануне привез бродячий торговец. Он поднял кувшин, аккуратно примерился и вылил его содержимое на голову брата.
Отплевываясь, Ах-Маруз откатился в сторону, вскочил на ноги и начал ошеломленно оглядываться. С его редких волос катились струйки вонючей жидкости, он отчаянно отплевывался, пытаясь понять, что происходит. Ах-Тарранах присел на корточки и стал терпеливо ждать. Вскоре брат должен был окончательно прийти в себя, пока же можно отдохнуть. Ободранные костяшки немного побаливали. Парень ворочался на полу, пытаясь подняться.
– Оторву мерзавцу голову!
– наконец пробормотал ах-Маруз. Впрочем, приступ гнева окончился, и теперь с ним снова можно разговаривать.
– Угомонись, брат, - безразлично ответил ах-Тарранах.
– Если хочешь - оторви, только не так. Что случилось?
Ах-Маруз прорычал под нос что-то неразборчивое, потом свирепо уставился на охранника.
– Выйди, дурак!
– рявкнул он. Дождавшись, пока за тем упадет полог, он повернулся к брату и потряс в воздухе кулаком.
– Я скажу тебе, что случилось! Этот верблюжий ублюдок, - он ткнул в сторону ах-Куратана, - имеет мою дочь! Без моего отцовского позволения, не взяв ее в жены по всем правилам, он просто имеет ее в кустах! Кто ее теперь возьмет, порченную? А? Мне так и кормить ее теперь до старости?
– Я возьму ее в жены! И я не червяк!
– пробормотал Ах-Куратан, поднимаясь на четвереньки и тряся головой. Двигать челюстью оказалось больно. Глотать - тоже.
– Мой отец сам великий вождь…
– Ах, вождь?
– развернулся к нему Ах-Маруз.
– И где же твои стада, сын вождя? У тебя в волосах пасутся? И с чего ты решил, что я отдам тебе в жены свою любимую дочь, пусть и третью? Попрошайка!
– Злобный Сумар, позавидовав нашему процветанию, забрал наши стада два года назад, - ответил ах-Куратан, наконец усаживаясь на корточки. Он попытался гордо вскинуть подбородок, но шею снова пронзила боль.
– Он напустил на них мор. Отец принес себя в жертву, чтобы спасти племя, но гнев Сумара не утих. С тех пор я странствую по миру…
– Воруешь и побираешься!
– отрезал вождь.
– Что ты можешь дать за мою дочь, бродяга? Два куста перекати-поля и тощего суслика? Да мне проще убить ее, чем отдавать задаром!
– Пусть сейчас я попрошайничаю!
– заносчиво ответил парень.
– Но я не всегда был таким, и не собираюсь оставаться нищим! Я добуду себе богатство своей собственной саблей! Я сын вождя, и я умею драться. Я…
– Языком ты умеешь драться, не саблей!
– скривился вождь.
– Я проклинаю тот день, когда позволил тебе испить воды из наших колодцев! Если бы за каждое хвастливое слово, что я слышал, мне давали овцу, я давно владел бы несметными стадами! Сначала ты должен доказать, что достоин купить мою дочь, и только потом тащить ее на свою рваную попону. Ну? Докажи!
– Погоди, брат, - остановил его ах-Тарранах, - паренек и в самом деле непрост. Тебя он, во всяком случае, скрутил очень неплохо. Может, из него и в самом деле выйдет прок. Погоди, я не кончил, - поморщился он, увидев, что брат опять багровеет от возмущения.
– Слушай, как тебя… Куратан…
– Ах-Куратан!
– возмущенно поправил его тот.
– Я сын вождя, а не безродный пастух!
– Пусть ах-Куратан, - отмахнулся ах-Тарранах.
– Значит, ты уверен, что станешь героем и завоюешь своей саблей богатство?
– Уверен!
– Хорошо, - одобрительно кивнул ах-Тарранах.
– Но повторишь ли ты свои слова прилюдно? Принесешь ли Клятву смерти?
Парень сглотнул.
– Но Клятву смерти может принести лишь тот, кто принадлежит к племени, - растерянно сказал он.
– А у меня своего племени больше нет…
– Тогда завтра с утра ах-Маруз объявит тебя парратаром, - равнодушно пожал плечами брат вождя.
– И, как парратар, ты принесешь клятву смерти, скажем… скажем, на год, а, брат? А то твоя любимая Зурила увянет, и найти ей мужа не получится. Ну, как?
– Клятву смерти… - пробормотал ах-Куратан.
– Клятву смерти…
– Иначе завтра тебя выпорют плетьми и пешим выгонят в пустыню, - зловеще ухмыльнулся вождь.
– Ну, что, червяк, страшно? Лучше бы тебе сразу сбежать.
– Я не трус!
– зарычал ах-Куратан, вскакивая на ноги.
– И я принесу Клятву смерти, я мочусь на твои угрозы! Я завоюю богатство и славу и принесу тебе выкуп за дочь! Завтра утром я принесу Клятву смерти перед всем племенем… если ты, вождь, не побоишься назвать меня парратаром!
Он рванулся к выходу и исчез в темноте, боязливо растворяющейся в сиянии Огненного Пруда.
– Сбежит… - проворчал вождь, глядя ему вслед.
– Зря ты не дал мне придушить его.
– Не сбежит… - усмехнулся ах-Тарранах.
– Парень слишком горд, даром что бродяга. Кто знает, может, и впрямь разбогатеет, если голову раньше не снесут.
– А если не разбогатеет?
– с сомнением спросил вождь.
– Что я тогда со своей паршивкой делать стану? И так уже в девках засиделась, а жрет, как кобыла.
– Если не разбогатеет, Клятва смерти настигнет его, - пожал брат плечами.
– А паршивку всегда можно рабыней продать. Да, так все равно пришлось бы сделать. Ну кто на твою третью дочь позарится? Мужчин не так много, а бабы словно слепни рождаются. У меня у самого пятеро дочерей, скоро продавать начну. Вот на севере, говорят, за дочерей отец их женихам платит. Там бы тебе туго пришлось…
– Платить? Мужу? За дочь?
– поразился ах-Маруз.
– Да они меня бы нищим оставили! Как бы я за семерых заплатить смог? А ведь еще сыновьям надо жен покупать… Слушай, да как они там вообще живут, если мужьям платят?
– Ну, у них и детей не полтора десятка, как у тебя. Говорят, там трое - уже много.
– Трое? От пятерых жен?
– недоверчиво переспросил вождь.
– Да даже от троих, и то мало! Врут, наверное. Или северяне не мужчины?
– У них только одну жену брать можно, - пояснил брат.
– А может, и врут. Ты бы на праздниках проезжих слушал, а не пивом надувался, авось и знал бы побольше. Ну, ты как хочешь, а я к себе пошел. Не забудь завтра племени объявить про этого… парратара.
– Не забуду, - вновь потемнел лицом вождь.
– Ох, не забуду…