Уст твоих бурный ветер
Шрифт:
Брат Куарий, что-то бормоча под нос, попытался подняться на ноги, и Тилос с силой пнул его в живот. Монах перекувыркнулся и снова грохнулся на землю.
– Вот так, - спокойно сказал Тилос.
– Расслабься, боярин Меший, и подумай, что с тобой сделает Храм, если их человек неожиданно откинет копыта у тебя на дворе? Боюсь, их не устроит сказка о ловком колдуне, одурачившем твоих людей и тебя самого в придачу. Твои бандитские выходки и так терпят лишь до первого прокола. Смерти же дознатчика тебе не простят.
– Да кто ты такой, духи тебя сожри?
– изумился боярин.
–
– Так ведь ты от меня что-то хотел, - напомнил Тилос. Он кивком головы указал развязанной Элизе на ворочающегося монаха. Та, поняв команду, села на него сверху, непослушными онемелыми руками прижимая к земле.
– Я здесь не по своей воле. Теперь слушай. Мне нужно срочно поговорить с братом Семлеменом. Саламир сгорел, и теперь я не знаю, где искать Настоятеля. Ты заинтересован в том, чтобы сдать меня Храму живым и получить награду. Пусть, мне все равно. Главное, что наши интересы совпадают. Ты понимаешь меня, боярин?
– Зачем тебе верховный поп, колдун?
– недоверчиво поинтересовался боярин. Он уже оправился от неожиданности. Элиза видела, как бегают его глаза.
– Тебя же сварят…
– То мои проблемы, как ты верно заметил еще в лесу, - Тилос снова уколол его острием.
– Ты понял, что у нас один интерес в деле?
– Ну, понял… - прошипел Меший.
– И что дальше?
– А дальше я собираюсь тебя отпустить, - спокойно ответил Тилос. Он выпустил кинжал и мягко отступил назад. Секунду боярин стоял неподвижно, потом резко развернулся, ощупывая горло и бешено взглянул на Тилоса. Тот скрестил руки на груди.
– Не вздумай приказать своим прикончить меня, - невозмутимо сказал он.
– Тебя убить я всегда успею. А если и не успею, то денег ты не получишь. Что там Княжья Правда говорит о нерадивых сыновьях, закладывающих вотчины за ради игроцких долгов?
– Ты слишком много знаешь, колдун! Хотел бы я знать, откуда… - просипел боярин, растирая пальцами тонкую струйку крови из пореза.
– Но я не убью тебя… пока не убью. Я сдам тебя попам, а потом, если ты отвертишься от злой казни, найду и разорву конями. У меня везде глаза и уши! Понял, ты, смерд?
– Значит, договорились, - обаятельно улыбнулся ему Тилос.
– Эла, пожалуйста, отпусти незадачливого брата Куария. Вдруг он нам еще пригодится?
Дальнейшее Элиза запомнила плохо. В голове все кружилось. Заледеневшее в мокрой одежде на весеннем ветерке тело почти не слушалось, а губы запеклись от жажды. Какая-то баба неласково сунула ей сухое платье на местный манер - бесформенный балахон до пят с длинными рукавами. Девушка напялила его на себя прямо поверх штанов и рубахи. Она не понимала, что происходит, почему Тилос позволил так легко захватить себя в плен и главное - зачем им встречаться с попами. Брат Куарий куда-то исчез и на дворе не показывался, но его ненавидящий взгляд неотрывно преследовал ее, высохшее лицо с торчащими зубами непрерывно маячило перед глазами. Она смочила губы из лошадиного желоба и сжалась в комочек в каком-то углу.
Потом их с Тилосом долго везли в тряской телеге. Тилос осторожно обнимал ее за плечи, кутая в какую-то мешковину, но Элизу все равно била крупная дрожь. Голова плыла, окружающие всадники превращались в каких-то чудищ о трех головах. Изо рта брата Куария, немигающе следящего за пленниками из другого угла телеги, лезли длинные клыки, как у злых пустынных духов. Пару раз Тилос совал ей в рот что-то тошнотворно-горькое и не позволял выплевывать. Отвратительная отрыжка отдавала в нос, тошнота подступала к горлу, тело ломило, словно избитое. Пальцы Тилоса, осторожно прикасавшиеся ко лбу, казались ледяными.
Потом холод пропал. Ее везли на лобное место, каменный столб обвивали закопченные цепи, а хворост ярко пылал в костре, обжигая кожу. "Не надо…", - пыталась стонать она, но ее не слушали, грубо тащили и пихали, бросали в костер, били по голове кочергой. Змей с Бычком озабоченно склонялись над ней, Белка, веселая и красивая, призывно махала рукой из-за тына, а Крысеныш строил ей рожи, выходившими особенно страшными из-за рассеченной до кости щеки.
– Ишь ты, как горит!
– озабоченно сказал кто-то над головой.
– Никак, лихорадку девка подхватила. Эй, сестру Камию сюда, живо, да проследите, чтобы у кровати кто-то дежурил. Сбежит ведьмачка - шкуру спущу. Ну, а колдуна в холодную, да цепи-то на него наденьте, окаянные!
– Не торопись, святой брат, - холодно сказал ему Тилос.
– Лишнее усердие тоже не всегда к спеху. Девочку закутать, обильное теплое питье, настой ромашки с кривозубкой четырежды в день. Над паром греть не вздумайте, тем паче в баню таскать.
Он проводил взглядом обмякшую на руках монахинь Элизу и повернулся к встречающему. Тот, явно опешив, стоял перед телегой, хлопая глазами. Брат Куарий подскочил к нему и начал быстро что-то втолковывать, тыча пальцем в Тилоса. Встречающий монах попеременно глядел то на Куария, то на Тилоса, явно сбитый с толку уверенной повадкой колдуна.
– Боярин!
– Тилос поспешил воспользоваться его замешательством.
– По дороге назад заедешь на постоялый двор. Там тебя ожидает…
– Да чтоб ты сдох!
– взорвался так и не слезший с седла Меший.
– Ты мне еще указываешь? Я тебя сейчас на куски порублю, дабы неповадно было…
– Утихомирься!
– приказал Тилос.
– Денег тебе за меня не заплатят. Не в первый раз я с братом Семлеменом встречусь. Хотел бы он - давно меня в масле вскипятил. На постоялом дворе тебя ждет… хм, посылка. Там - награда за труды. Я с тобой еще поговорю, но сейчас не до того. И забудь про большую дорогу. Пусть нынешний раз окажется последним. Иначе найду и сверну шею, никакие гридни меня не остановят.
Не дожидаясь, пока красный как рак боярин решит, стоит ли ему рубить на части наглеца, Тилос повернулся к монахам.
– Брат Тупас - я правильно расслышал твое имя?
Монах недоуменно кивнул и на всякий случай быстро поклонился знаку Колесованный Звезды на часовенке. Шел час вечерней молитвы, и оттуда доносились неспешные перезвоны малого колокола, должные отгонять зло и призывать верных на молитву. Заунывно вопил муэкан. Чужак, колдун по уверению боярина и святого брата, держался мало как не князь, и монах не совсем понимал, как себя вести.