Усыпальница
Шрифт:
95
Западный Иерусалим, Гиват-Рам
Рэнд открыл дверь, пропуская дочь вперед.
— Устала? — спросил он.
— Нет.
Рэнд был уверен, что Трейси говорит неправду, но, с другой стороны, обрадовался такому ответу. Они прошли вслед за профессором Елоном в другую комнату, такую же, как первая, но еще более темную.
Эксперты из Центра консервации и реставрации обработали свиток укрепляющим составом и, осторожно развернув, поместили его между двумя пластинами из специального стекла. Размером он был со стандартный лист бумаги, может быть чуть меньше. Хотя края обтрепались, в целом свиток действительно сохранился на удивление хорошо.
— Один лист? — спросил Рэнд.
— Да, — отозвался Елон. — Небольшой свиток. Ничего необычного.
«Достаточно необычно», — подумал Рэнд.
Он знал, что папирус в древнем мире был не очень-то дешев, чтобы использовать его для обычных писем или записей. Для этих целей предназначалась табула цевата, две деревянные пластины, на одну из которых наносили подкрашенный воск. Буквы в нем процарапывали металлическим стилом, а для повторного использования воск затирали или подплавляли. Пластины перевязывали ремешком или снабжали застежкой, чтобы их можно было закрывать, как книгу. Но листы папируса чаще всего склеивали друг с другом и сворачивали в свиток, похожий на рулон бумаги. Папирус стоил дорого, и его экономили, так что не было ничего необычного в желании уместить письмо на одном листе. Многие ученые считали, что именно это обстоятельство стало причиной краткости, с которой написаны Послание к Филимону, Второе и Третье Деяния Иоанна и Деяние Иуды из Нового Завета.
Но что было удивительно — так это то, что этот лист папируса сохранился и был найден в XXI веке. Возникал вопрос: «Каким образом?» Почему этот свиток в один лист положили в усыпальницу первосвященника Каиафы?
— Такой маленький, — прошептала Трейси.
Рэнд смотрел на свиток как зачарованный, но все-таки перевел взгляд на дочь.
— Ты понимаешь, что эти слова написал кто-то две тысячи лет назад?
— Да, — улыбнулась Трейси. — Здорово!
Рэнд улыбнулся ей в ответ и снова стал изучать свиток.
— Какое вы сделали заключение?
— Что, простите? — переспросил Елон, собрав бородку в кулак.
— Какие выводы? Вы уже исследовали папирус?
— Нет, что вы. Только начали. Взяли небольшой фрагмент, чтобы сделать гранулометрический анализ и определить возраст.
— Ясно. Сколько времени на это понадобится?
— Немного.
— Несколько дней?
— Может быть, быстрее, — пожал плечами Елон.
— Отлично.
Рэнд не мог оторвать глаз от свитка.
Он надеялся, что удастся сделать открытие, но знал по опыту, что в таких делах спешка ни к чему хорошему ни приводит. И все-таки он был немного разочарован.
— Буду с нетерпением ждать от вас сообщения.
И он посмотрел на Трейси.
— Ну что, пойдем?
— Конечно.
Рэнд пожал руку профессору.
— Спасибо вам огромное. Я очень благодарен. Вы проделали большую работу за такое короткое время. Нельзя ли мне получить копии этих отчетов?
И Рэнд показал на листы из папки Елона.
Тот продолжал жать Рэнду руку, а на лице появилось озадаченное выражение.
— Я не понял…
— Что именно?
Рэнд наконец закончил рукопожатие.
— Вы уходите?
— Да. А что не так?
— И вы не хотите узнать, что написано на свитке?
— Я не…
Рэнд стал быстрее моргать от неожиданности.
— Вы хотите сказать, что уже перевели текст?
— Да, конечно. Палеограф поработал и с надписями на оссуариях, и со свитком.
96
31 год от P. X.
Иерусалим, Верхний город
Сквозь гвалт голосов, наполнивший его дом, Каиафа расслышал шаги. По первому его зову пришли многие члены Синедриона, когда он оповестил их о том, что Иуда Искариот, один из талмидим Галилеянина, пообещал указать храмовой страже местонахождение рабби. В любом случае решение следовало принять с первыми лучами солнца: по Закону Синедрион не мог собираться ночью, но до наступления дня надо было сделать еще немало дел. Каиафа планировал заключить Галилеянина в собственную тюрьму, высеченную в скальном основании его дома, а за ночь найти свидетелей и необходимые доказательства вины.
В дверях появился Малх. Он едва дышал. Члены Синедриона сидели на скамьях, расставленных полукругом в несколько рядов. Каиафа видел, как слуга окинул взглядом зал и, когда тот заметил первосвященника, дал знак подойти ближе.
— Они схватили его, — задыхаясь, произнес Малх.
— Скоро прибудут? — спросил Каиафа.
— Я… не знаю, ваше превосходительство.
— То есть как это не знаешь? Они сильно отстали?
— Они…
Малх уставился в пол.
— Они повели его… в дом Анны.
Схватив слугу за плечо, Каиафа вышел с ним во двор. Там, на свежем воздухе и в относительной тишине, он ослабил хватку и поднес руку к глазам.
— Твоя туника. В чем она?
— Прошу прощения, ваше превосходительство, — прошептал Малх, и глаза его расширились от страха.
Каиафа вытер руку о край его одежды.
— Что это?
— Это кровь, — ответил Малх.
— Кровь? Откуда у тебя на тунике кровь? Ты ранен?
— Да, ваше превосходительство. То есть нет, ваше превосходительство.
Малх дотронулся до уха.
— Я был ранен. Один из учеников рабби выхватил меч и взмахнул им, а я… хотел увернуться от удара, но сделал это недостаточно быстро. [54]
54
Во всех четырех Евангелиях упоминается, что во время задержания Иисуса был ранен слуга первосвященника. Согласно Евангелию от Иоанна, 18:10, Симон Петр отсек правое ухо рабу первосвященника по имени Малх (Комментарий автора).