Утопленница
Шрифт:
Присев перед дверцей, она стащила перчатку с правой руки, а левой рукой придержала его правое плечо, чтоб не падал. Твердыми, расставленными пальцами правой руки зарылась в мягкую диафрагму слева, выше ноздреватой точки пупка, точно под дугой последнего ребра. Ей мешала рубашка. Расстегнув и распахнув ее, она опять погрузила пальцы глубоко в мягкую плоть, стараясь проникнуть за край ребер. Вялость Джеса вызывала отвращение, но она, напрягаясь, старалась просунуть руку поглубже. Пришлось опереться локтем, и наконец что-то поддалось, внутренние ткани стали мягко разрываться. Джес Гейбл издал стон и пошевелился.
— Ну-ну, — зашептала она. — Сейчас все кончится, вот-вот. Подушечки ее пальцев упирались в твердые ребра, рука — глубоко в теле скрюченного
Вот она — суть и основа Джесова бытия. Передохнув, она вдруг вновь представила себя Жанной Орлеанской, стоящей среди вздымающихся языков пламени, и опять примешивались ощущения красной кобылицы. От напряжения руку схватила судорога, но она переждала ее. Джес шевельнулся. С усилием превозмогая себя, она отделила один палец и резко воткнула его в сердце — оно дрогнуло, затрепетало, но палец продолжал давить, пока мышца не затихла. Джеса охватила долгая дрожь, из горла вырвался слабый звук, похожий на позыв рвоты. А ее заливали волны сладостного обжигающего чувства, лишающего сил. Вытащила руку из глубокой ямки, которая тут же исчезла. Ей пришлось на минутку присесть — закрыв глаза, глубоко задышала ртом, а затем, натянув правую перчатку, ловко застегнула и заправила рубашку на трупе. Захлопнув дверцу и обойдя машину, уселась с другой стороны и, прижавшись вплотную к Джесу, завела мотор. Поставила передачу на малые обороты, и машина тихонько стронулась с места. Она направилась вниз по Тайлер-стрит, зажгла фары и на увеличивающейся скорости выпрыгнула из машины, захлопнув дверцу. Добежав до школьного двора, встала в тень, следя за авто, которое начало сворачивать налево. Колеса перевалились через край тротуара, а Энджи, пробежав несколько метров, затаив дыхание, прислушалась: машина с треском продиралась сквозь кусты, потом раздался глухой удар — шум ломаемых веток утих, но мотор продолжал работать.
Она была уже в постели, когда раздался звук сирены, сменившийся шумом мотора, затихшего неподалеку, — цель была достигнута. Энджи вспомнила про синяк, но если его заметят, подумают, что он от удара о руль. И если, сжимая его ногами, она повредила ребра, что ж, объяснение напрашивается то же самое.
Убедившись, что полиция отбыла, забрав добычу, она встала в темноте. Комната ее была маленькой и скромной. Из нижнего ящика письменного столика достала плоскую шкатулку с крупными деревянными четками. Откинув крышку, поставила ее у окна. Высоко закатав пижамные брюки, встала коленями на цветные четки, постепенно перенося вес, потом выпрямилась, соединив ладони, в типичной позе молящегося. Боль и одержимость нарастали, она отдавалась горячей волне, ожидая освобождения. Когда боль стала непереносимой, перед закрытыми глазами заплясали знакомые туманные клубки, застыли губы. Дыхание стало медленнее и глубже, веки затрепетали. Боль исчезла — теперь ее колени упирались в легчайший пух.
Ей не требовалось подыскивать, выдумывать слова — они стояли перед закрытыми глазами:
— Я Твой покорный воитель, Господи, твой благородный, карающий меч справедливости. Дай мне силы, смирение и послушание, чтобы исполнить Твои веления. Я взяла жизнь у Иуды и стяжателя, как Ты велел. Но я не столь бесповоротна, как святая Жанна. Мне пришла в голову еще одна мысль, но не знаю, праведная ли. Помоги мне. Исполнение Твоих велений не должно бы доставлять такое бурное, безмерное наслаждение. Это дерзость. Мне следует действовать с холодной головой и печалью в сердце, с молитвой об их душах. Но я забываю о молитве. Испытай меня. Возьми меня. Наставь на путь истинный. Прости меня.
Медленно подняв расставленные, ладонями вверх руки, запрокинула голову назад. В чернейшей тьме страстно ждала наступления полной отрешенности. Сначала застыли, затвердели и потеряли чувствительность пальцы, онемение распространялось вниз, и ее дыхание стало замедляться. Уже деревенеют плечи, спина, живот — все волокна
Когда стало неметь лицо, прежде чем окунуться в чернейшую тьму, быстро сказала себе тонким внутренним голоском: “Один час”.
Выбираясь из темноты, почувствовала, как одновременно расслабляются все мышцы. Руки ее упали, и она встала. Чувствовала себя одурманенной и слабой, но отдохнувшей и освеженной. Убрав шкатулку с четками и улегшись в постель, спустила пижамные штанины. На коленях от долгого, нечеловеческого давления отпечатались глубокие ямки, но боли не ощущалось. Научилась этому в двенадцать лет, тогда она читала про Орлеанскую Деву, и плакала, и сама пробовала держать руку над пламенем свечи. Когда не выдерживала боли, плакала снова — из-за своей слабости. Но пробовала опять и опять и, наконец, однажды вечером положила руку высоко над пламенем и медленно-медленно опускала ее — со скоростью минутной стрелки. И в тот вечер открыла тайну, как призывать на помощь тьму, как превратить пламя в нежный поцелуй, а запах горелого мяса в цветочный аромат — это было таинство святой Жанны. Но приходилось скрывать слишком много ожогов, затвердевших белых шрамов на правой руке от кисти до локтя. Перепробовала многое и в конце концов пришла к выводу: четки выполняют эту роль не хуже, и пользовалась ими вот уже восемь лет, утверждаясь в мысли, что из миллионов она и есть та единственная избранница.
Когда она уже погружалась в сон, невидимое сердце забилось в ее руке, но теперь она сунула ладонь так, чтобы охватить его целиком, и когда сжала, внезапно проснулась, вся охваченная ощущениями красной кобылицы: учащенное дыханье, легкость внизу живота, спина напряжена и изогнута; кожа у нее свербела, соски на грудях набухли и были болезненно чувствительны. Она легла на спину, и тело ее постепенно расслабилось. Подняв правое колено, изо всей силы трижды ударила кулаком по бедру. И сразу же стала раздумывать, кого ей укажут следующего. А вдруг это окажется мистер Сэм, что она сделает? Хватит ли у нее сил, энергии? Мистер Сэм — большой грешник, но скоро он прозреет и откажется от плотского бесстыдства, а потом увидит Истину и бросится на колени, умоляя о прошении. А она опустится рядом и станет наставлять, что ему нужно говорить.
Подыскивая слова, которым она его научит, Энджи снова погрузилась в глубокий, безмятежный сон совершенно здорового существа во цвете физических сил.
Глава 9
Медленно, осторожно поднимаясь по трапу на яхту Хансона, Пол Станиэл не слышал ни звука, кроме ворчанья кондиционеров. На палубе заглянул в каюту — там горела лампа под голубым абажуром, а на постели кто-то спал.
— Пол? — Неуверенный голос донесся откуда-то справа. Быстро обернувшись, он увидел, как Барбара Лоример поднялась с шезлонга и нерешительно шагнула в его сторону, а когда он откликнулся, бросилась к нему.
Обняв ее за плечи, он удивленно сказал:
— У вас же совершенно мокрое платье!
Раздался приглушенный не то смешок, не то всхлипыванье:
— Было значительно хуже, сейчас уже немного обсохла. Боже мой, какой безумный, ужасный вечер. — Она отстранилась. — Простите. Я не в лучшей форме. Но не пьяна. Хотя и была недолго.
— По телефону у вас такой странный голос.
— Аппарат у постели Келси, а я ни за что на свете не хотела разбудить его. Пол, пожалуйста, заберите меня отсюда. Я вам три раза звонила...
Они направились к лестнице.
— Как раз был звонок, когда я зашел. Вы все взяли? А сумочка?
— Где-то оставила. Если в мотеле есть запасной ключ от номера, ничего страшного. Мне так стыдно за себя.
Спустившись на берег, Станиэл взял ее под руку и повел по дорожке.
— Знаете, Пол, эти люди вовсе не какие-нибудь развращенные чудовища — они просто глупые. Глупые, вульгарные, чванливые. И так усердствуют! И мне пришлось вести себя тоже по-дурацки. Все вам расскажу, как на исповеди.