Утопленница
Шрифт:
Кровь схлынула с лица, Энджи долго молчала, затем посмотрела ему в глаза:
— Может, Он когда-нибудь и заговорит со мной. Я молюсь о том часе.
— Разве Бог не создал мужчину и женщину с определенной целью?
Энджи пристально смотрела на него:
— Думаете, вам удастся изменить мое отношение к плотскому греху?
— Ну, я считаю, что вы все же о чем-то тоскуете.
— И вы готовы мне помочь? Может, вы возьмете меня с собой в Майами? Вы уже соблазняли других девушек своей сладкой речью и голубыми глазами, мистер Станиэл?
— Но
— И не думали об их бессмертной душе. Дурманили сладкими словами, а потом оскверняли, позорили, и этого Бог вам не простит. Вы весь черный от грехов, мистер Станиэл!
— Но мне кажется, я вполне приличный человек.
Слегка вздрогнув, она словно очнулась:
— По-моему, вы очень милый. Пол, серьезно. Только людям с разным мышлением не следует говорить о набожности. — Она кокетливо улыбнулась. — Я не изменю вас, а вы — меня. И пожалуйста, не говорите при мне такие мерзкие вещи, как только что. Мне противно.
— Хорошо, Энджи.
— Куда подевалась Клер? Мне пора.
Когда она отвернулась, ища глазами официантку, на внутреннюю сторону руки ниже локтя упал свет, и Пол заметил россыпь мелких, уже побелевших рубцов-язвочек.
— Что с вашей рукой?
— Что? — поворачиваясь к столу, переспросила она. Перегнувшись через стол, он схватил ее за кисть, разогнул руку.
— Вот эти шрамы?
С невероятной силой она выдернула руку, и Пол застыл от ужаса, увидев третью маску Энджи Пауэлл: оскалившийся рот с крупными зубами, прищуренными глазами, вздувшиеся жилы на гладкой коже шеи.
— Не смейте ко мне прикасаться, — свистящим шепотом произнесла она, с усилием выговаривая каждое слово, словно язык не повиновался ей. И почти сразу увидел, как она стремительно удаляется, огибая столики. Прежде чем потребовать счет, Пол позвонил из ресторана Сэму.
— Ну как? — спросил тот.
— Первые пятнадцать минут я был на вашей стороне. А теперь — не знаю.
— Что это означает?
— Это означает, что психопат ведет игру не по правилам. Только что ушла. Откуда у нее шрамы-рубцы на руке?
— Такие белые пятна? Как оспины после прививки. Не знаю. Как-то спросил у нее, она застеснялась, и я больше не спрашивал.
— Не понимаю, отчего она так из-за них взвилась. Сэм, даже если обнаружится, что она невиновна, этой девушке потребуется помощь.
— Нил тоже мне как-то говорил об этом. А что я могу сделать, дьявол меня возьми?! Работу свою выполняет, с людьми обходиться умеет. Вот — как раз пришла...
— Сэм, как...
— Не кладите трубку.
Минуты через две он заговорил почти шепотом:
— Спокойная и ласковая, как киска. Говорит, обед был вкусный, но ее шокировало, что оба мы вообразили, будто она кого-то убила. Она считает это неудачной шуткой, Пол. Так что выбросьте Энджи из головы и выясните, кто на самом деле убил мою девочку.
Эрни сказал:
— Да, помню, Энджи звонила. Вышла вместе с подружками, а затем
Щуплый, сутулый служитель кегельбана сказал:
— Вызывали Энджи? По этому телефону, вчера вечером — ни в коем случае, мистер Станиэл. К этой стойке никто не подойдет, только я, и никто не дотронется до этого телефона, так что в конце месяца не бывает счетов, о которых бы я не помнил. Если бы звонили сюда, то только по этому телефону, а ей вчера никто не звонил.
В темной, душной прихожей небольшого серого дома высилась могучая фигура матери Энджи Пауэлл, напоминавшей разъяренного бегемота. Пронзительным голосом она втолковывала:
— Пришла сразу после одиннадцати, больше не выходила, и я спрашиваю: вы отдаете себе отчет, какие вопросы мне задаете, имеете на это право? Я воспитала приличную, неиспорченную девушку, у нас с ней нет друг от друга секретов, и даже подумать нельзя, чтобы она тайком вышла из дома. Ад, знаю я все о юных девицах в этом городе, как они выстраиваются в кустах и при любой возможности бросаются на каждые брюки, но моя Энджела не такая.
— Это обычное расследование страховой фирмы.
— Надеюсь. Что же другое может быть? Обычное, да? Чтобы втянуть Энджи во что-нибудь, с чем она не имеет ничего общего, только чтобы покрутиться возле нее. И не рассчитывайте, приятель, потому что ни вы, ни кто другой близко не подойдет к моей Энджи. Я с малых лет ее хорошо воспитала. Ни один мужчина на свете не наложит свою вонючую лапу на ее чистое тело. Мужчины днем и ночью думают только об одном, но Господу хорошо известно, что в этом городе хватает потаскушек, готовых вас осчастливить, только пальцем поманите, так что здесь вам нечего делать.
— Боюсь, миссис Пауэлл, у вас ошибочные представления. Тяжело зависнув над ним, она иронически усмехнулась, дрогнув толстыми щеками:
— Знаете, молодой человек, у меня всегда были ошибочные представления. Сколько живу на свете, смотрю вокруг — и голова гудит от ошибочных представлений.
Толстый, как колбаса, палец нацелился ему в лицо.
— И каждое из них оказывается правильным. Так что будьте любезны убраться из моего дома.
Уже переступив порог, Станиэл обернулся:
— Кстати, отчего у нее на руке шрамики, рубцы?
— Умерщвление плоти, молодой человек. Умерщвление плоти для изгнания дьявола, но вам этого не понять.
Попросив Станиэла подождать, доктор Руфус Нил за десять минут выпроводил трех последних пациентов. Нил обожал холодное пиво, поэтому, заперев приемную, он повез Станиэла в темный, прохладный бар в центре города. Захватив большие кружки с темным пивом, они прошли в одну из кабинок, обшитых деревом, и поставили их на поцарапанный стол.