Утреннее море

Мадзантини Маргарет

Похожее на тебя хотя бы отчасти.

Сама она похожа на море: тот же ясный взгляд, то же спокойствие, а внутри — буря.

Он больше не спускается к морю, но порой уходит в горы, перед заходом солнца, когда скалы делаются лиловыми, а небо — кроваво-красным и кажется, что это последний закат в истории планеты.

Вито видел, как Анджелина брела по утесам: волосы растрепаны от ветра, в руке — потухшая сигарета. Она цеплялась за скалы, словно краб, настигнутый приливом. Вито постоял немного, глядя на мать, опасаясь, что она больше не появится у него на глазах.

Одиннадцать лет его мать была арабкой.

Он смотрит на море по-арабски, так, как смотрят на клинок. На окровавленный клинок.

Бабушка Санта приехала в Ливию вместе с другими итальянцами в 1938 году. Она была седьмым ребенком в семье — из девяти. Ее отец и дядья были гончарами. Из Генуи отплывали под проливным дождем. Отправлявшихся к Четвертому побережью [9] провожали взмахами мокрых платков.

Дедушка Антонио прибыл с последним кораблем, который шел с Сицилии; в трюмах его лежали мешки с цементом, побеги виноградной лозы, связки стручкового перца. Антонио был тощим, смуглым парнем, со слишком большим беретом на голове. Раньше ему не приходилось плавать по морю: он жил во внутренней Сицилии, в предгорьях Этны. Антонио родился в крестьянской семье, где все спали на мешках. На корабле его выворачивало наизнанку. Он сошел с трапа бледный, как труп, но только лишь вдохнул местного воздуха — и тут же почувствовал себя заново родившимся. Ароматы кофе, мяты, пахучих сластей. Даже верблюды на военном параде пахли приятно. Вито не раз слышал рассказы дедушки Антонио — про то, как они приплыли в Триполи, а впереди корабля летел маршал Бальбо на гидросамолете, про гигантский флаг Италии, растянутый на берегу, про Муссолини на коне, указывавшего на Италию мечом ислама.

9

Так неофициально называли Ливию в те времена, когда она была итальянской колонией.

Они на день задержались в Триполи, осмотрели город, а потом их повезли в поселки колонистов через километры пустыни, где росли лишь редкие кустики. Новоприбывшие принялись за работу. Многие из них были евреями.

Понемногу завязалась дружба с арабами, которые поделились своими крестьянскими хитростями. Бедняки рядом с другими бедняками. Одинаковые морщины от работы на земле, одинаковая усталость на лицах. Ели хлеб, приготовленный без дрожжей, на камнях, засаливали оливки, рыли колодцы, возводили стены, чтобы защитить поля от ветра из пустыни.

Санта и Антонио оказались соседями. Они помогали своим родным в работе, видели, как среди песков вырастают апельсиновые рощи, учили арабский. В первый раз они поцеловались в Бенгази, на выступлении берберских всадников в честь дуче.

Затем разразилась война. Маршал Бальбо был сбит над Тобруком выстрелом из итальянской зенитки. Будто бы по ошибке. Бенгальские огни англичан освещали небо. Итальянским колонистам пришлось возвращаться обратно. Антонио с семьей отправился на корабле «Конте Россо». На обратном пути в Ливию тот затонул после атаки британских торпедных катеров.

После войны многие вернулись в Африку — на проржавевших, битком набитых рыболовецких суденышках, настоящих ноевых ковчегах, как и те баржи, что сегодня перевозят несчастных беженцев. Они пересекали mare nostrum, чтобы вновь обрести дома и обработанные земли, на которые затратили годы труда. Или просто из любви к этой стране — как семнадцатилетний Антонио.

Он прибыл туда нелегально, в трюме рыболовецкого судна, которое шло из Марселя, лежа среди вонючих сетей, словно дохлая рыба. Полуживой, он сошел на берег в Триполи, куда перебралась семья Санты: ее отец обслуживал городскую канализацию.

Жители Триполи встретили тех, кто выжил после морского перехода, как пропавших братьев. Англичан они терпеть не могли. Итальянцы были черны от солнца, немного говорили по-арабски, пили чай с мятой на закате, сидя на коврике. Они копошились на той же неплодородной земле. Они были так же суеверны. Они были изобретательны и голодны.

В пятидесятые годы они скопили состояние, завели детей, открыли рестораны, ремесленные лавки, строительные фирмы. Вдохнули жизнь в тысячи гектаров песка.

Антонио был небольшого роста, с ввалившейся грудью — результат недоедания многих поколений. Санта же, девушка крепкая, доставала головой до потолка: зеленоглазая брюнетка. На лице Санты была двойная родинка: когда кожа двигалась, родинка напоминала муравья, ползущего по стене. Венчание состоялось в кафедральном соборе. Антонио пришел в пиджаке, длинном, как пальто, Санта надела короткую фату. Потом они проехали под фонарями и пальмами до Красного замка, в арабской повозке, запряженной двумя ослами. Животные были украшены колокольчиками и зеркальцами, отражавшими волшебный свет солнца, что садилось за старым городом.

Они купили старую свечную мастерскую и расширили ее. Их свечи освещали христианские праздники и надгробные бдения мусульман.

Раз в неделю приезжал пчеловод Газел и доставал из багажника потрепанного «форда» куски сырого воска — липкие и темные, как табак, но внутри золотые, точно камедь. Санта плавила их на слабом, почти невидимом огне. Жидкий воск она пропускала через решето, отсеивая примеси — частицы сот, которые оставались в решете, серые и жирные, подобно остаткам плаценты. Санта очищала воск, пока из желтого он не становился бесцветным, лишаясь также и запаха, — цвет безмолвия, как говорила она. Антонио смешивал красители, разливал отцеженный воск по формам, добавлял в него кардамон и апельсиновую цедру, вставлял фитили. Для собственного развлечения он кидал в еще не застывшую массу лепестки роз или ломтики пальмовой сердцевины. Взяв небольшой валик с шипами, он раскатывал воск, точно кусок теста, чтобы получилась свеча в виде пчелиных сот. Потом он сворачивал пластины воска голыми руками; ладони его делались мягкими и нечувствительными к жару.

Жили они в квартале Казе-Операйе.

У них родился мальчик по имени Вито, но прожил всего несколько месяцев. Младенца похоронили на кладбище Хамманджи.

Пластины воска, подвешенные к потолку, скорбно колыхались в темном помещении.

В 1959 году в Джебель-Зельтене неожиданно забил фонтан нефти. Это изменило безрадостный удел Ливии, «коробки с песком», которая до того вывозила лишь обломки техники, оставшиеся со времен войны. Началась новая война — между транснациональными нефтяными компаниями.

Между тем Санта вновь забеременела. Каждый день утром она приходила в церковь Св. Франциска и молилась, доставая из кармана передника самую красивую свечу и зажигая ее перед изваянием святого.

Анджелина вышла ногами вперед. В Италии матери сделали бы кесарево сечение. А в Триполи роды принимала повитуха с руками, выкрашенными хной по самый локоть, — она просто взяла и вытащила младенца.

Анджелину отдали в приют Белых сестер, потом — в школу «Рома». Каждый день она ходила по мостику через железную дорогу. Ела свежие тыквенные семечки на базаре, где ей обжигал ноздри жгучий перец фильфиль. Ездила на велосипеде до маленькой площади, где высился ледник. Купалась на пляже Сульфуреи. Смотрела представления «Летающих ангелов», акробатов-мотоциклистов. Триполи был ее городом, вот и все. День ее был размечен криками муэдзинов. Анджелина знала, что она здесь иностранка, Taliana. Ее происхождение было лишней наградой, дополнительным богатством. Однажды, наверное, она уедет, чтобы поступить в университет, но потом вернется. Жизнь ее протекала здесь, между аркой Марка Аврелия и тутовым деревом. Под лучами, которые касались земли, вспыхивая от красных песков пустыни и от ликующих птиц мула-мула.