Утренний бриз
Шрифт:
— Это был ваш долг и ваша плата за нашу помощь, — жестко напомнил Колдуэлл. — Вы нам столько должны, что едва ли когда-нибудь расплатитесь.
— Мы еще вернемся в Россию и освободим ее! — воскликнул Фондерат. — Вы увидите… мы еще будем нужны…
«Истерик, — пренебрежительно подумал Колдуэлл. — А впрочем, он кое в чем прав. И он и другие колчаковцы могут еще нам пригодиться. Для будущего. Из них выйдут неплохие разведчики; которым намного легче будет работать в России, чем любому американцу». Консул видел, как нервничал Фондерат. Он то снимал пенсне, то снова водружал его на переносицу. Колдуэлл, многозначительно подчеркивая свою доброжелательность, участливо проговорил:
— Хорошо. Я рискую и даже нарушаю права дипломата, но я помогу вам. Завтра вас в моем автомобиле доставят к трапу американского
— Благодарю, — Фондерат с облегчением вздохнул. Он не скрывал своей радости. — Я не останусь в долгу. — Он даже нашел в себе силы улыбнуться. — Как говорит русская пословица: «Долг платежом красен».
— Отличная пословица, — Колдуэлл встал, давая понять, что их беседа окончена. Да и о чем еще можно было говорить с Фондератом, который пуст, как выеденное яйцо. Еще перед бегством колчаковцев из Владивостока Фондерат передал ему списки всех своих агентов, которые оставались и в городе и по всему Дальнему Востоку, передал их досье и сейчас быть чем-либо полезным Колдуэллу не мог.
Фондерат был обижен тем, что у консула исчезло желание продолжать беседу. Он с обидой и злостью подумал: «Конечно, теперь я для него пустышка».
— Вы останетесь в консульстве, — Колдуэлл звонком вызвал секретаря и отдал распоряжение устроить Фондерата. Когда они вышли, консул нехотя вернулся за письменный стол и снова взял в руки радиограмму. Она была от Томаса из Американского легиона.
Томас сообщал, что в Ново-Мариинске произошел переворот и ревком уничтожен, власть перешла к Совету, который создан под контролем офицеров легиона. В перевороте активное участие принимал агент Фондерата — офицер Струков.
К консулу вернулось хорошее настроение. Он снова перечитал радиограмму и задумался над последней частью. Томас просил точно информировать, какое можно ожидать противодействие новому Анадырскому Совету со стороны Временного Приморского правительства, учитывая в нем наличие большевиков, а также просил, если возможно, направить на Чукотку: для усиления нового Совета энергичных и верных дружбе с Америкой русских людей.
«Значит, Чукотский полуостров по-прежнему в наших планах», — рассуждал Колдуэлл. Он видел, что ему представлялась возможность проявить себя. За одним лишь названием «Чукотский полуостров» ему виделись горы прекрасных мехов, золото, деньги. Надо сделать все, чтобы его роль в освобождении Анадырского уезда от большевиков и создании там своего, маленького правительства, которое попросит покровительства и помощи Штатов, была как можно значительнее.
Кого же послать? Консул задумался. Просьба Томаса несколько запоздала. Если бы она пришла до эвакуации из Владивостока колчаковцев, то выполнить ее было бы легко. Фондерат! Вот кого он сделает своим человеком на Чукотке. Лучшей кандидатуры не найдешь. Фондерат сейчас в растерянности. Неизвестно, что его еще ждет в будущем. А тут Колдуэлл предложит ему очень заманчивые перспективы.
Колдуэлл приказал пригласить Фондерата. Полковник в это время без пиджака, который он сбросил, как только оказался в отведенной для него небольшой полуподвальной комнате с маленьким оконцем, выходившим в глухой двор, сидел за столом, закрыв лицо руками. Он был в отчаянии. Холодный прием у Колдуэлла показывал, что американцы потеряли к нему какой-либо интерес и теперь он для них только досадная обуза. А с каким нежеланием, даже не скрывая этого, консул согласился помочь ему тайно уехать из Владивостока, скрыться на американском пароходе. Фондерат был унижен еще и тем, что его поместили в каморку, в которой, видно, никто не жил. Фондерат отнял руки от лица, взял пенсне, лежавшее на столе, — и, надев его, снова осмотрел комнату. На давно не беленных стенах и низком сводчатом потолке расползались большие пятна сырости. Воздух в каморке затхлый. Обшарпанный шкаф с потемневшим и перечеркнутым трещиной зеркалом, старомодный комод, в котором не хватало одного ящика и на его месте зияла дыра, простая кровать с облупившейся голубой эмалью, два скрипучих стула и стол, покрытый несвежей скатертью, составляли все убранство комнаты. Это было старье, хлам, который сохранялся лишь только потому, что о комнатке, видимо, вообще забыли.
Таким же старым, никому не нужным чувствовал себя и Фондерат. Этот подвал — последняя капля унижения. Полковник вяло подумал о том, что есть один верный и быстрый выход из положения. Рука Фондерата легла на брючный карман, сжала револьвер и тут же бессильно соскользнула, повисла. Фондерат признался — себе, что у него не хватит воли нажать на спусковой крючок.
И тут Фондерату все окружающее стало безразличным, отошло куда-то на задний план, а взамен подступало, становилось все требовательнее знакомое, волнующее и в то же время доставляющее сильные мучения желание… Фондерат слабел. Ему становилось трудно дышать. Он потянулся к соседнему стулу, на котором висел пиджак, схватил его плохо слушающимися пальцами и потянул к себе. Стул с грохотом опрокинулся. Фондерат словно не заметил этого. Он с трудом, точно пиджак был необыкновенно тяжелым, положил его на колени, достал из внутреннего кармана коробочку и, торопясь, будто опасаясь, что у него ее кто-то отберет, открыл. Глаза Фондерата расширились, и он, низко нагнувшись, поддел, ногтем большого пальца из коробочки немного белого порошка и жадно втянул его широко раздувшимися ноздрями.
Несколько минут Фондерат сидел неподвижно, с закрытыми глазами. Бледное лицо с запавшими щеками стало розоветь, он задышал ровнее, спокойнее и наконец, открыв глаза, выпрямился. К нему возвратилась энергия. Он встал и заходил по комнатушке, Фондерату нестерпимо захотелось двигаться, что-то делать. Он поднял с пола пиджак, отряхнул его и надел; поставил на место стул, аккуратно закрыл коробочку с кокаином и бережно спрятал ее в карман. Затем он оглядел комнату и шагнул к окну, но, кроме пустынного, замощенного булыжником двора, он ничего не увидел и в раздражении ударил кулаком по сырому бетонному подоконнику, Фондерату хотелось выбежать из своего убежища, оказаться на улице и стрелять, стрелять в проходящих по улице оборванцев, стрелять в их красные полосы на шапках и папахах, в банты на груди. Фондерат на мгновение увидел перед собой человека, у которого по черной медвежьей папахе и по грязному полушубку льются струи крови, и человек, выронив из рук винтовку, падает на него. Фондерат, вскрикнув, отпрянул от окна, и видение исчезло.
Полковник взглянул на дверь. Он уже был во власти другой мысли. Сейчас ему хотелось выскочить из комнаты, взбежать на второй этаж, ворваться в кабинет консула и, направив на Колдуэлла револьвер, потребовать немедленно отправить его на пароход. А если консул откажет, то выстрелить в его полное, холеное лицо… Тут дверь открылась, и полковник испуганно вздрогнул. Он увидел секретаря консула. Колдуэлл приглашает полковника? Зачем? Секретарь не знает. Фондерат нерешительно двинулся за секретарем; настороженно поглядывая по сторонам. У него появилось нелепое подозрение: «Колдуэлл узнал, о чем я думал сейчас, и хочет меня выдать партизанам». Фондерат сунул руку в карман и сжал револьвер. Нет, он никому не дастся в руки. Он будет отстреливаться и, конечно, прихлопнет и Колдуэлла.
Фондерат, готовый к схватке, переступил порог кабинета консула. Стремительно обшарив кабинет взглядом, он облегченно опустил плечи, вынул руку из кармана. Колдуэлл, не поднимаясь из кресла, помахал какими-то бумагами.
— Есть хорошие вести! Ваш протеже великолепно оправдал себя.
Фондерат не понимал, о нем говорит Колдуэлл. Консул пояснил:
— В Ново-Мариинске свергнут большевистский ревком. Там создана новая власть. В перевороте не последнюю роль сыграл ваш… как его… — тут консул взглянул в бумаги, — как его… вот… Струкофф…
Только теперь Фондерат понял, чем так обрадован американец, и с обидой вспомнил, как консул ругал его, когда в том же Ново-Мариинске большевики свергли Громова. Что же сейчас Колдуэлл хочет от него?
— Там, на Севере, нужна твердая рука, чтобы никаких неожиданностей не могло произойти. Я хочу просить вас, дорогой полковник, выехать в Ново-Мариинск и там контролировать порядок.
— Мне ехать в Ново-Мариинск? — переспросил Фондерат. Предложение Колдуэлла было слишком внезапным. Консул недовольно нахмурился: