Утренний бриз
Шрифт:
— Пьяных свиней под душ!
Матроса поволокли в душ, а Чекмарев оказался в одном из кубриков. Закурив предложенную сигарету, он стал говорить о Ленине. Тихо было в кубрике. Простые американские парни слушали слова правды, и на их лицах лежала задумчивость. Вдруг пронесся предупредительный шепот. Чекмарева уложили в один из гамаков. Вошел офицер:
— Эти свиньи спят?
Матросы хором подтвердили. Офицер ушел. Чекмарев продолжал беседу. Потом он достал брошюры и листовки. Они моментально были разобраны, а вечером,
Через несколько дней Меркурьев, посмеиваясь, принес приятную весть:
— Генерал Грэвс взбешен. Большевистская зараза на «Бруклине»! Крейсер, на котором на орудийных башнях оказались расклеенными наши листовки, отведен за Русский остров. Команда матросов будет сменена. Нынешняя отсылается в Штаты. Тем лучше. Эти ребята расскажут там то, что слышали от тебя, что прочитали в брошюрах Владимира Ильича и в наших листовках. А ты готовься к отъезду. Партия дает тебе задание — на Чукотку, — машинист лукаво посмотрел на Чекмарева. — Поедешь с одним товарищем. Не знаю только, понравится он тебе или нет.
Меркурьев подошел к двери, ведущей в соседнюю комнату, приоткрыл ее и пригласил кого-то:
— Войдите! Познакомьтесь!
В дверях показался улыбающийся Шошин. Друзья обнялись. Они были счастливы. Было что рассказать друг другу. Воспоминаний хватило на вою длинную дорогу до Ново-Мариинска, административного центра Анадырского уезда. Здесь товарищи снова расстались. Шошина направили на мыс Дежнева, а Чекмарева — в Марково.
Поздно разошлись устьбельцы в этот вечер по своим домам. Убедившись в ошибочности прежних опасений, взволнованные рассказом Чекмарева, они больше не выставили охрану у складов.
Падерин ушел около полуночи, а Чекмарев с Кабаном и Наливаем остались в Совете. Уснули в первом часу ночи.
Чекмареву показалось, что он только что закрыл глаза и не успел даже задремать, когда его плеча коснулся Кекуай.
— Что? — поднял глаза Чекмарев. — Что тебе?
Он слабо различал в полутьме лицо юноши. От печки на стены, пол и потолок падали красно-желтые отсветы. Кекуай всю ночь поддерживал огонь.
— Упряжки там… Много упряжек…
— Где? — Чекмарев не понимал, о чем говорит юноша. — Какие упряжки? Чьи?
— Там много упряжек, — повторил Кекуай и потянул Чекмарева за руку. — Слушай. Тундрой бежали.
Чекмарев соскочил с постели, подбежал к окну и прислушался. Он сразу же услышал характерное повизгивание снега под полозьями нарт. Ожесточенно и зло залаяли собаки. Они всегда так лают — отрывисто, с хрипом, — когда появляются чужие упряжки.
«Может быть, кто-нибудь из ново-мариинских ревкомовцев пожаловал наконец?» — подумал Чекмарев и сказал Кекуаю:
— Отопри дверь и зови гостей, замерзли, наверное.
Он шагнул к столу, пошарил по нему рукой, разыскивая спички. Кекуай уже был у двери, когда в нее с улицы сильно застучали. Проснулись Кабан и Наливай.
— Что случилось?
— Кто-то приехал, — Чекмарев наконец нашел коробок со спичками, зашуршал ими и прикрикнул на Кекуая: — Чего там возишься? Открывай же!
Чекмарев засветил лампу, поставил стекло и подкрутил фитиль. В комнате стало светло. Кекуай выскочил в коридор, из которого слышался непрерывный стук в двери, взялся за засов, и тут же с улицы донесся отчаянный крик:
— Не открывай!.. Бандиты!.. Черепа…
Голос оборвался, но все узнали его. Кричал Падерин. Озадаченные Кабан и Наливай вскочили с постели. Чекмарев хотел остановить Кекуая:
— Подожди! Не открывай!..
Но было уже поздно. Кекуай отодвинул засов. Кто-то рванул снаружи дверь. Вместе с морозными клубами в коридор ворвались черепахинцы. Они отшвырнули Кекуая в сторону…
Чекмарев схватил свой винчестер, обернулся и — вскинул оружие в тот момент, когда в комнату вбежали Пусыкин и Черепахин с винчестерами. За ними толпились еще какие-то люди, но Чекмарев не успел их рассмотреть. Красные от мороза лица Пусыкина и Черепахина были перекошены злобой. Черепахин закричал:
— Руки вверх! Сдавайтесь!
Его приказ остановил Кабана и Наливая на полпути к оружию. Пусыкин держал их под прицелом. Черепахин целился в Чекмарева. Василий Михайлович отпрыгнул в сторону в тот момент, когда Черепахин выстрелил. Его пуля прошла мимо. Грохнул пусыкинский карабин. Наливай рухнул на стол, опрокинув лампу. Лампа погасла. Но прежде чем комната погрузилась во мрак, Чекмарев дважды разрядил свой винчестер. Он успел заметить, что Пусыкин, закинув голову, попятился назад, а Черепахин выронил винчестер и протяжно с надрывом закричал.
Василий Михайлович перебежал в противоположный угол комнаты, снова выстрелил по направлению к двери, а затем распластался на полу и перекатился к кроватям.
На его выстрелы ответили залпом, но когда Чекмарев еще послал несколько пуль в темноту, нападавшие отступили. Черепахин продолжал кричать. По голосу было слышно, что он уже на улице. В комнате раздались быстро последовавшие друг за другом три выстрела.
— Это ты, Кабан?! — крикнул Чекмарев.
— Да! — Кабан снова выстрелил.
Чекмарев его остановил:
— Береги патроны! Прорываемся на улицу! Здесь нас перестреляют!
Зазвенели разбитые стекла, со свистом прошили мрак возле виска Чекмарева пули. Кабан и Чекмарев быстро натянули кухлянки. Обстрел дома усилился. Кабан проговорил:
— В дверях нас перещелкают, как щенков!
— Выйдем через кухню. — Чекмарев сделал несколько выстрелов в окно и дверь и первый пробежал в кухню. Кабан не отставал от него. Они отворили первую дверь, осторожно шагнули ко второй, прислушались. За ней было тихо. Шум, выстрелы доносились с другой стороны дома. Чекмарев прошептал: