Утренний бриз
Шрифт:
— Из лап большевиков, — Чумаков устало опустился на скамейку у стены, словно не заметив, какое впечатление произвели его слова.
— Откуда? — переспросил Пчелинцев и наклонился в сторону Чумакова. — Я не ослышался?
— Нет, не ослышались, — мотнул головой Чумаков и, срывая с бороды ледяные сосульки, добавил: — Как и я не ослышался! Вот, смотрите!
Он оттянул кухлянку на груди и просунул палец в дыру от пули. Тренев спросил:
— Что это?
— След от большевистской пули! — Чумаков говорил сердито, точно упрекал слушавших его людей.
— Где это случилось? — спросил Бирич.
— Когда? —
— Почему вы уверены, что это большевики? — Рули умело владел своим лицом, но глаза все же выдавали его волнение.
Вопросы сыпались на Чумакова со всех сторон.
— Да отвечайте, же, черт побери! — не выдержал Струков.
— Я возвращался с реки Танюрер, где выменял немного пушнины. А сегодня в полдень меня обстреляли. Каюр Череле убит. Я едва унес ноги. Потерял тюк рухляди.
Чумаков разразился бранью. Никто не усомнился в правдивости его слов.
— Почему все же вы убеждены, что вас обстреляли большевики? — настаивал Рули.
— Мой каюр сказал мне. Ему охотники из стойбища по секрету сообщили. Большевики бродят у Ново-Мариинска. Мстят за ревком, — Чумаков говорил отрывисто, с досадой. — Я отстреливался. Собаки, спасибо, вынесли!
«Выходит, что большевики нас предупредили», — подумал Бирич и спросил Рули:
— Что будем Делать?
— Сюда бандиты не решатся сунуться, — убежденно ответил американец. — Будем действовать так, как только что наметили. Господин Струкофф, выставьте охрану на радиостанций, у складов. Всем держать оружие наготове. В случае тревоги собираться здесь!
Рули отдавал приказы привычным тоном командира. Струков оделся и вышел в морозную ночь. Он направился к тюрьме, при которой жили приехавшие с ним из Владивостока милиционеры. Они вновь были под его командой.
Все чувствовали себя беспокойно. Пчелинцев нервозно передергивал плечами. Бирич постукивал пальцами по столу. Олаф неторопливо свернул письмо Мартинсона и спрятал его в карман. Чумаков поднялся с лавки:
— Пойду отдыхать!
Слова его разогнали тишину, которая придавила людей, и все оживленно, излишне громко заговорили. Рули пригласил:
— Прошу всех ко мне на ужин!
Бирич нахмурился и покачал головой.
— Благодарю, но у меня сын болен. К тому же мы тут еще немного задержимся. Надо подготовиться к собранию. Прошу вас, — Бирич остановил взглядом Чумакова, который уже взялся за винчестер, — ненадолго остаться.
— Хорошо, — покорно согласился Чумаков.
Рули вышел из дома Тренева в сопровождении Свенсона, Стайна и Лампе. Они шли по ночному Ново-Мариинску. Было тихо. Скрипел снег под ногами людей, и казалось, что этот острый, пронзительный звук достигает ярких звезд, которые щедрой рукой были рассыпаны по черному небу. Олаф оглянулся на тускло освещенные окна дома Тренева, удивился:
— Старый Бирич отказался от ужина. Этого еще не бывало!
— Он не хочет встречаться с Элен, которую выгнал из дома. Она сейчас живет отдельно, — охотно пояснил Стайн.
«О-о! — удивился про себя Свенсон. — Здесь произошли большие события. С кем же живет сейчас красавица Элен?»
В нем шевельнулась ревность. Он уловил, что Стайн что-то не досказал. Сколько он, Олаф, ни добивался любви Елены, все было безуспешно. Одни обещания. Неужели же кому-то повезло больше? Лампе, который сопел за спиной хозяина, торопливо попрощался:
— Гуд бай!
— Вы разве не с нами? — спросил Рули.
— Что-то голова болит, — неуклюже соврал Лампе, и, прежде чем его успели остановить, он торопливо зашагал в сторону. Лампе знал о чувстве своего хозяина к Елене Дмитриевне и не хотел присутствовать в тот момент, когда Олаф поймет, что Рули занял довольно прочно то место, на которое он рассчитывал…
Елена Дмитриевна, ожидая гостей к ужину, очень волновалась. Рули сообщил ей, что приехал Свенсон и будет у них ужинать. Предстоящая встреча с Олафом и радовала и пугала ее. Женщина в сотый раз представляла себе, как войдет в дом Свенсон, как она заглянет в его глаза. Что она ему скажет? «Зачем, зачем я связалась с Рули?» — укоряла она себя. Елена Дмитриевна уже поняла, что для Рули она только очередное приключение. Тогда как Олаф не раз серьезно намекал, что увезет ее в Америку, обеспечит ее будущее. Теперь, после разрыва с Биричами, это стало главным в ее жизни. Как же вернуть прежнее расположение Свенсона?
Едва гости вошли, Елена Дмитриевна радостно улыбнулась, протянула руку Свенсону:
— Наконец-то я вижу вас. Мы тут все опасались, как бы большевики вас не схватили!
Елена Дмитриевна прислушалась к своему голосу и с удовлетворением отметила, что он звучит уверенно, звонко и держится она так, как надо.
— Прошу к столу! К столу! — Елена Дмитриевна, сразу забыв о присутствии Рули, взяла Олафа под руку и повела к столу. — Я приготовила ваши любимые кетовые брюшки. Видите, тут помнят даже ваши вкусы, — она засмеялась и кокетливо посмотрела на Свенсона. Олаф был растроган такой встречей и попытался ответить комплиментом:
— А вы все хорошеете, Элен, словно влюблены.
В комнате наступила неловкая пауза, но Елена Дмитриевна быстро ее замяла:
— Я всегда влюблена. Ха-ха-ха!
Смех ее прозвучал нервно. Елена Дмитриевна старательно избегала встречаться взглядом с Рули и говорила, говорила без умолку, задавала вопросы Олафу и, не дожидаясь ответа, звала Груню, приказывала вносить новые блюда. «Кажется, я теряю любовницу», — подумал Рули, но не ощутил особой горечи. Острота близости с Еленой Дмитриевной у него прошла. Надолго себя связывать с одной женщиной было не в его правилах. «Все равно пришлось бы расстаться с Элен, — рассуждал он. — Так пусть это произойдет сейчас. Удобный момент… если, конечно, Олаф захочет ее взять».
Свенсон только сейчас стал догадываться, что Елена Дмитриевна не просто ушла от Биричей, а живет в этом уютном домике, где всего вдосталь, пользуясь, конечно, чьей-то материальной помощью. Свенсон незаметно оглядел Рули и Стайна. Кто же из них? Рули! Олаф безошибочно определил покровителя Елены Дмитриевны по тому, как Адольф держался, как к нему обращалась Элен. Олаф сдержался, чтобы не бросить в лицо женщины какое-нибудь оскорбительное ругательство, не отшвырнуть стул и уйти, убежать из этого дома, вырваться из этой теплоты, не видеть обильного стола, красивого лица Элен, ее зовущих, обещающих многое зеленых глаз. Олаф был оскорблен. Его предпочли этому маленькому смуглому метису! Почему? Неужели он хуже Рули? Олаф так возненавидел Елену Дмитриевну, что его руки до боли сжали вилку и нож, которые он держал. Вот с такой силой он сжал бы и эту открытую стройную шею, красивую шею Элен.