Утренний бриз
Шрифт:
Чекмарев не выпускал из рук эти маленькие, потертые, мятые лоскутки бумаги. Они были для него очень дороги. Корявые, скупые слова звучали в душе Василия Михайловича торжественным гимном, Они заставили забыть об усталости, о долгой, трудной дороге. Он держал в руках доказательства, что его жизнь и дела, как и его товарищей, — дают плоды. Василий Михайлович, слушая Куркутского, который рассказывал о подробностях поездки в дальние стойбища, вновь и вновь перечитывал документы. На первом значилось: «По предписанию Марковского Совета передано анюйским чукчам о Советской власти. Чукчи согласны с Советской властью, а притом чукчи выбрали
Чекмарев осторожно сдвинул листок с этим текстом, и под ним оказался другой:
«Постановление общего собрания анадырских чукчей.
Анадырские чукчи выбрали себе председателя Совета Кэлэнкева, кандидатом Камина».
Советская власть пошла в тундру и прочно встала в ее далеких углах. Василий Михайлович был счастлив. Вот и наступило, пришло то, о чем мечталось, о чем было много, очень много переговорено с друзьями, ради чего пролили свою кровь товарищи, которые никогда не узнают об этой победе, но которые всегда в нее верили. Чекмарев думал о том, каким бы светом озарились лица Берзина и Новикова, Наливая и Мандрикова, всех их соратников, легших в суровую северную землю, если бы они прочитали вот и этот, третий документ. Василий Михайлович бережно погладил листок, на котором было написано:
«Согласно постановлению анадырских чукчей анадырские чукчи приход Советской власти приветствуют. Притом сделали табун для марковцев. В количестве 500 оленей. Еще уведомляют вас — олени очень сухи, так что обещают, если возможно будет, прогнать к самому Марково. Часть до Ерополя, часть, куда можно будет».
Чекмарев ликовал. Он собрал листки вместе и продолжал держать их в руках. Ему казалось, что от них идет тепло, которое согревало его сердце, вызывало радость и прилив сил. Василий Михайлович осмотрел собравшихся в Совете. Как он любил этих людей. Чекмарев задержал взгляд на Антоне, который сидел рядом с Оттыргиным, откинувшись к стене. За то время, пока Чекмарев находился в дороге, Антон значительно окреп. Он ходил, принимал участие — в делах Совета и даже с гордостью успел сообщить Чекмареву, что уже колет дрова. Сейчас Антон наверняка думает о товарище Романе. Два часа назад, в полдень, Чекмарев приехал в Марково. Не сворачивая к себе домой, он сразу же направился в Совет, горя желанием узнать о том, что тут произошло за время его отсутствия, и поделиться своими новостями. Когда-он сообщил, что товарищ Роман выехал в Марково, Антон радостно засмеялся. Он сказал:
— Скорей бы приехал… — голос его дрогнул, и печаль согнала улыбку, легла на лицо. Антон подумал о том, что товарищ Роман не встретит ни Мандрикова, ни Берзина, ни Новикова. Чекмарев положил ему руку на плечо.
— В бою гибнут солдаты…
Антон кивнул и отошел к Оттыргину. Вот они сидят рядом. Чекмарев перевел глаза на Клещина. Тот заметно поправился. Но по-прежнему рука на перевязи. Василию Михайловичу стало не по себе. Он виновато взглянул на Нину Георгиевну. Женщина, сжав руки, о чем-то сосредоточенно думала. Время от времени на ее лоб набегала морщинка, а губы вздрагивали, точно Нина Георгиевна удерживала слова, которые так и готовы были вырваться у нее. Чекмарев видел, как огорчил Нину Георгиевну, когда сказал ей, что ни врача, ни фельдшера не оказалось ни в одном селе и поселке, которые он проехал.
— Как же так… — только и произнесла Нина Георгиевна с такой болью и растерянностью, что Чекмарев понял — Наташе не лучше. Они не успели поговорить. Началось заседание Совета. Сейчас оно подходило к концу. Куркутский заканчивал говорить.
— Население идет к Советам и будет всегда с Советами, но нам мешают, по нашему делу наносят удары. Я не говорю о контрреволюционном Совете в Ново-Мариинске. Когда приедет к нам товарищ из Приморского комитета партии, мы тогда совместно решим, как нам начать борьбу за освобождение поста и восстановление там Советской власти. Сейчас нам надо решить, как быть с Черепахиным. После неудачного нападения на Усть-Белую о нем долго не было известно. А вчера от Рэнто прибыл посыльный, Черепахин напал на маленькое стойбище оленеводов где-то в верховьях Ерополя. Ограбил людей. Тех, кто сопротивлялся, убил. Угнал всех оленей.
— Уничтожить эту гадину! — закричал Каморный. — Пристрелить, как бешеного пса! А заодно и американцев, что с ним.
— Каморный прав, — поддержал Клещин. — Нам надо показать населению, что Советская власть не только справедливо торгует, не обманывает людей, но она и защищает их от бандитов.
Довод Клещина для всех прозвучал так убедительно, что тут же было решено немедленно создать небольшой отряд. Он должен был через сутки выехать в тундру на поиски Черепахина. Единогласно было решено истребить банду.
— А если кто из черепахинских людей захочет к нам перейти? — уже после голосования спросил Дьячков.
— Перебежчик всегда станет предателем. — Каморного возмутили слова председателя Совета: — Ты, Дьячков, быстро забыл о нападении Черепахина на караван Шарыпова. А смерть наших товарищей в Усть-Белой?
— Черепахин — фельдшер, кажется? — послышался голос Нины Георгиевны.
— Ну и что? — не унимался Каморный. Он выбежал на центр комнаты, стал перед столом и взмахнул рукой: — Черепахин же хуже волка! Если мы его пожалеем — не будет нам ни прощения, ни доверия от людей.
— Подожди-ка, — остановил его Чекмарев. Он понял Нину Георгиевну и был согласен с ней. — Не шуми, Давид.
Тот, ворча, отошел. В комнате становилось сумрачно. За окнами уже собирался вечер. Чекмарев чиркнул спичкой, зажег лампу. Клещин нетерпеливо спросил:
— У тебя есть какое-нибудь предложение?
— Угу, — Чекмарев подвернул фитиль. — Есть! Только чур, меня не перебивать.
— Может, и ты в защитники Черепахина метишь? — съязвил Каморный.
— Черепахин заслуживает только смерти, — произнес Чекмарев, и все поняли по его голосу, по выражению лица, что Василий Михайлович давно и окончательно вынес свой приговор. Он вдруг замолк. Ему трудно было произнести следующие слова, но они были необходимы. Он сказал:
— Я настаиваю на том, чтобы Черепахина взять живым. Он нам нужен…
— Нужен?! — протянул удивленно Каморный. — Может быть, его еще погладить по головке?
В Совете наступила настороженная тишина. Люди непонимающе смотрели на Чекмарева. А он продолжал:
— Нам нужен человек, сведующий в медицине! Тяжело больна Наташа! Плохо с рукой Клещина, сколько больных и в Марково и в селах, где я был…
— Черепахин будет лечить нас? — Дьячков от изумления даже привстал. — Да ты, Василий Михайлович, чего-то того…
— Черепахин всех в гроб вгонит! — крикнул Каморный. — Ты, Чекмарев, бредишь!
— Василий Михайлович прав! — взволнованно сказала Нина Георгиевна. Она поднялась с места. — Прав! Прав! Нам надо доктора. Наташа совсем плоха. — Голос ее оборвался, из глаз брызнули слезы, и она, закрыв лицо руками, зарыдала.
Василий Михайлович подвел Нину Георгиевну к скамейке, мягко, просительно сказал:
— Успокойтесь… все будет хорошо… я знаю товарищей…
— Спасибо вам, — женщина крепко сжала руку Чекмарева.