Утренний Всадник
Шрифт:
Взгляд Светловоя задержался на одном из мужчин: тот был одет богаче других и держался уверенно, как привыкший повелевать. На вид ему было чуть больше пятидесяти лет, его темно-рыжая, как у большинства смолятичей, борода была продернута белыми нитями седины, а голубоватые глаза чуть навыкате холодно и твердо смотрели из-под тяжелых морщинистых век. Светловой сам не знал, почему обратил на него внимание. Лицо это показалось ему смутно знакомым, но он никак не мог сообразить, где его видел.
– Мы по торговым делам из Глиногора плывем, держим путь к Славену, – заговорил
– Нет! – решительно ответил ему Светловой, подъехав к самой ладье, так что мог говорить с голубоглазым, не повышая голоса. – Князь Скородум не получит подобной вести. Когда камень станет плавать, а утиное перо тонуть, тогда Истир будет опасен для смолятических гостей и для всех добрых людей. Никто не смеет обвинять князя Велемога, что он не бережет покой в своей земле!
Голубоглазый окинул Светловоя внимательным и холодным взглядом, приподнял брови в показном недоверии. Светловой вдруг ощутил неприязнь к этому человеку, который был ему обязан, быть может, жизнью, и внезапно усомнился: а стоило ли кидаться в чужую битву и подставлять под клинки свою собственную голову, не разобравшись, чья здесь правда.
Ну а если разбираться некогда?
– Кто ты такой, удалой витязь, чтобы говорить от имени князя Велемога? – спросил тем временем голубоглазый. – Ты храбро бился, ты помог нам и даже пролил за нас свою кровь – мы благодарны тебе за это и отплатим, как ты пожелаешь. Но не много ли ты на себя берешь?
– Не много! – Светловой выпрямился в седле, стараясь не хмуриться от дергающей боли во лбу под повязкой. – Я – сын князя Велемога. И я могу сказать от имени отца: никогда мы не допустим, чтобы Истир стал опасен для мирных гостей!
Голубоглазый помолчал, прежде чем ответить, пристальным взглядом обшарил лицо Светловоя, словно искал что-то в его чертах.
– Вот оно что! – пробормотал он себе под нос. – Тогда прости мой вопрос, княжич Светловой, и прими еще раз мою благодарность! – громко сказал голубоглазый, но в его голосе не слышалось настоящего тепла. – Скоро я надеюсь быть в Славене. Пусть Велемог узнает от бывалого воина: он вырастил достойного сына. Ты дозволишь нам плыть дальше?
Светловой хотел кивнуть, но не решился, боясь головокружения.
– Плывите, – стараясь скрыть боль и не кривиться, ответил он. – Ваши ладьи не сильно повреждены? В Лебедине вам помогут – вы скоро его увидите.
– Мы думаем ночевать в Лебедине, – сказал голубоглазый и кивнул на пятерых раненых лиходеев, лежавших на песке. – Не лучше ли тебе будет отдать нам пленных? Нам на ладьях будет легче их довезти до Велемога. Они принадлежат тебе по праву, и я даю слово доставить их твоему отцу.
Светловой задумался ненадолго. Ему не хотелось возиться с пленными, которые в придачу все были тяжело ранены и не смогли
– Видал, какие проворные! – проворчал рядом с ним Преждан. – Чужими руками…
– Спасибо за заботу! – ответил Светловой голубоглазому. – Мы сами взяли их и сами довезем до Славена.
Голубоглазый помолчал, прежде чем продолжить разговор, и только в этом проявилось его недовольство.
– А тебе не нужна ли помощь? – учтиво спросил он чуть погодя. – Ты ранен, а у меня есть умелый ведун.
– Нет, благодарю тебя. Назови твое имя, чтобы я знал, за кого получил рану.
Голубоглазый снова помедлил, как будто прикидывал что-то про себя.
– Мое имя – Прочен, – ответил он наконец и добавил, пристально глядя на Светловоя: – Прочен из Глиногора. Может быть, ты еще и услышишь обо мне.
Поправив пострадавшие в битве снасти, смолятичи налегли на весла, и три ладьи двинулись вниз по Истиру. Кое-где в рядах весел заметны были промежутки: купеческая дружина потеряла несколько человек убитыми и ранеными, но все же ладьи могли плыть. Славенцы остались возле места битвы. Здесь же на песке валялись тела убитых разбойников.
– Закопать бы! – приговаривали отроки. – Не лежать же им тут! Упырями расползутся. И откуда только взялись оборотни-то эти?
Расторопный Скоромет уже послал двух отроков на ближайшее огнище. Тем временем отроки пытались расспросить пленных, но те отмалчивались. Под сорванными личинами обнаружились обычные человеческие лица, угрюмые и замкнутые, ожесточенные поражением, перекошенные болью ран. Двое были без памяти.
– Ну, будешь отвечать? Кто такие? Говори, пока добром спрашивают! – требовал Скоромет.
Ни оружие, ни одежда пленников, лишенные украшений и племенных знаков, не говорили о них ничего.
– Да чего с ним! – Преждан грубо толкнул одного из сидящих на земле лиходеев.
Покачнувшись, тот злобно выбранился сквозь зубы.
– Дрёмич! – прислушавшись к его брани, с видом знатока определил Взорец. – Точно тебе говорю, дрёмич это. По говору слышно.
– А что вам говорили! – сурово сказал Скоромет. – Держимир дрёмический только и ищет, где что плохо лежит. Вот, грабить взялся! На нашей земле!
– Не на земле и не на нашей! – возразил Миломир, кивнув на широкое пространство Истира.
Здесь, в нижнем течении, Ствол Мирового Дерева был так широк, что противоположный берег едва виднелся и лес на нем рисовался неясной зеленой дымкой.
Но его никто не услышал: дружина искала врага, и она его нашла.
– Ты погляди, собака! – сжимая кулаки, с трудом сдерживая ярость, Преждан остановился над одним из лежащих на песке разбойников.
Это был тот самый, что едва не погубил Светловоя, сушеная рысья морда валялась рядом с ним. Руки его были связаны, из раны на бедре сочилась кровь, и на песке темнела уже порядочная лужа.