Утренняя луна

Деверо Джуд

Тристан прекратил массаж.

— Ты беспокоишься об отце?

Его слова удивили Джекку. Оказывается, доктор довольно-таки проницателен.

— Да, — ответила она. — А как ты догадался?

— Пациенты постоянно рассказывают мне о своих проблемах. Поневоле научишься догадываться о недосказанном. Что ты собираешься делать?

— Не знаю. Жена моего брата хочет, чтобы отец ушел на покой, а магазин отдал им.

— Твоему отцу эта идея не нравится?

— Еще бы. Магазин — все, что у него есть. Он же овдовел двадцать два года назад.

— И

с тех пор у него не было никаких женщин?

— Была одна. Я тогда училась в седьмом классе. Но это продлилось недолго. Твои родители очень счастливы: у отца есть мать, а у матери — отец.

— Да, они счастливые люди, — не стал спорить Трис. — Я им завидую.

— Они не скучают по маленькому Эдилину?

— Отец скучает, но у него друзья во Флориде, и вообще родителям там нравится. Да и общество друг друга их вполне устраивает.

В голосе Триса было столько тоски, что Джекка не могла не взять его за руку и отметила, что у него длинные — как у пианиста или хирурга — пальцы.

— Ты всегда хотел быть врачом?

— Всегда. На этот счет у меня никогда не было сомнений. Мама любит рассказывать подругам, что единственной вещью, которая успокаивала меня, когда я капризничал из-за режущихся зубов, был старый отцовский стетоскоп.

Трис не убрал руку. Джекка чувствовала его ладонь… запястье…

— Завтра, — тихо сказал он, — мы могли бы устроить настоящее свидание. Я заеду за тобой и поужинаем где-нибудь вместе.

— Закажем что-нибудь особенное и будем пить вино? — уточнила Джекка.

— Звучит заманчиво, разве нет?

Джекка заколебалась. Это звучало даже очень заманчиво, но вместе с тем было таким… обыденным.

— Художники любят все особенное, не так ли? — спросил он.

— Не то чтобы особенное. Просто мне нравится подходить ко всему творчески.

— Хорошо, — сказал он. — Никаких свиданий, как у обычных людей. Но что мы будем делать, когда появится луна?

— Понятия не имею. Я думала, возможно, в Виргинии вообще не бывает луны.

— Виргиния действительно создана для любви, — пояснил Тристан, — но так далеко мы все же не зашли. На случай если ты не захочешь идти на обычное свидание, я раздобыл кое-какую астрономическую информацию.

— Да? И что же сулят нам астрономы?

— Еще одну темную ночь. Затем луна начнет показываться. К четырнадцатому числу на улице вечером будет уже светло.

— Это значит, что мы сможем видеть друг друга. Что ж, никакое волшебство не может длиться долго, — вздохнула Джекка.

За окнами лил дождь, и в доме стало холодно. Тристан потянул ее за руку, желая привлечь к себе и обнять, но она не поддалась.

— Не надо, — прошептала Джекка.

— Я очень терпеливый человек, — сообщил Тристан. — Чем ты собираешься заниматься завтра?

— Начну писать акварели. Ким хочет, чтобы я сделала рисунки к ее новой рекламной кампании.

— Я знаю.

— Откуда?

— Мать Ким рассказала об этом моему отцу, когда пришла на прием. Он позвонил моей маме и сообщил эту новость. Мама по секрету рассказала все Зоди, а та — мне. В Эдилине не может быть тайн.

— А ты знаешь, что именно я буду рисовать?

— Нам всем понравилась идея Ким об орхидеях.

Джекка засмеялась.

— Все решается коллегиально. Кстати, как называются те странные растения, которые стоят под скамьей?

— Венерин башмачок.

— А те, которые из эпохи Эйзенхауэра?

— Каттлеи.

— Почему ты держишь орхидеи в доме миссис Уингейт?

— Это результат войны с отцом.

— Расскажи мне об этом, — попросила Джекка. — Вдруг это поможет мне справиться с моим отцом.

— Если тебе известно, как иметь дело с отцом, который уверен, что знает все, и убежден, что я все еще грызу его старый стетоскоп, дай мне знать. Пожалуйста.

— Мой отец считает, что я не в состоянии отличить гвоздодер от кувалды. Но только если не посылает меня в подсобку за инструментом. Тогда предполагается, что я знаю, какой именно инструмент он хочет, даже если он мне ничего не сказал. Так что я хочу услышать все о твоем отце и об орхидеях.

— Видишь ли, у меня затекла нога и разболелась сломанная рука. Если ты подвинешься сюда, а я — туда, мы…

Трис был намного крупнее, чем она, а кровать в игровом домике была маленькой. Джекка так и не поняла, как получилось, что она оказалась прижатой спиной к широкой мужской груди, стиснутая по бокам его ногами. Сломанная рука теперь лежала у нее на животе, а перевязь, судя по всему, исчезла вообще.

— Эй, — воскликнула Джекка, — мы так не договаривались!

— Не шевелись, — трагическим шепотом промолвил Тристан, — а то сделаешь мне больно. Так о чем я говорил?

— Ты двигаешься на удивление быстро для человека со сломанной рукой, — проворчала Джекка. — Наверное, когда в колледже ты приглашал девушек в кино, они и сообразить не успевали, как оказывались в твоих объятиях.

— Совершенно верно. И ты еще не знаешь, на что я способен.

— Серьезно?

— Да. Ну а теперь перестань меня отвлекать и позволь рассказать о моих орхидеях.

Джекка откинула голову, ощутила затылком твердое мужское плечо и отметила, что они идеально соответствуют друг другу. Ее голова легла точно на плечо, а когда он говорил, его дыхание приятно ласкало щеку.

Голос у Триса был мягким, глубоким и каким-то очень мужским. Он поведал, что в доме была маленькая оранжерея, созданная женщиной, построившей его примерно в 1840 году.

— Она жила там одна?

— Думаю, эта история для другой ночи. Моя рука не слишком тяжела для тебя? Я могу ее убрать.

— Нет, — ответила Джекка, — не надо.

Тристан погладил Джекку по голове здоровой рукой и чмокнул в висок.

— Так о чем я?

— Точно не знаю, — прошептала Джекка. Ей тоже хотелось поцеловать его. В конце концов, один поцелуй ничего не изменит.