Утро генеральской казни
Шрифт:
Как бы невзначай угрюмый скользнул рукой в карман и вынул складной нож-бабочку. Эффектно засверкало лезвие, завертелось между пальцами. Угрюмый делал это отстраненно, глядя при этом в другую сторону, словно рука его жила своей собственной жизнью. Наверняка этот фокус был отработан до автоматизма и использовался уже не первый раз, когда следовало отпугнуть слишком любопытного и назойливого свидетеля.
Андрей прикидывал, как следует поступить. Затевать драку прямо здесь, в коридоре, было небезопасно. На шум наверняка кто-нибудь да выглянет. И вот тогда незаметно отключить Бирхофа не
Внезапно сверкающая бабочка погасла, исчезла в ладони. Выражения лиц уголовников стали вполне мирными. По коридору проследовал один из засидевшихся в ресторане пассажиров. Все это время коренастый присматривался к Ларину и наверняка сообразил, что дело не так просто, как представлялось с самого начала. Не имей Андрей определенного интереса к купе немца, то постарался бы воспользоваться моментом и позвать кого-нибудь на помощь. Как минимум попробовал бы задержать проходившего, подключить к конфликту. Во всяком случае, не изображал бы, что между ним и сутенерами ничего не происходит.
– Вали отсюда, – прошипел угрюмый, а коренастый попытался схватить Ларина за руку.
Решение пришло мгновенно. Благо дверь, ведущая в тамбур, оставалась приоткрытой. Андрей, использовав поручень, прикрывавший окно, как упор, ударил коренастого плечом в грудь и втолкнул обоих сутенеров в тамбур, тут же захлопнул за собой дверь.
Теперь было бы достаточно выхватить пистолет. Ведь наверняка более серьезного из оружия, чем нож-бабочка, у братков не имелось. Такой аргумент подействовал бы безотказно. Но, к сожалению, пистолет оставался в купе, завернутый в полотенце и уложенный на дно сумки. А действовать надо было прямо сейчас.
Коренастый замахнулся и ударил. Андрей уклонился, и кулак с силой врезался в шершавую стенку вагона. Из сбитых татуированных костяшек брызнула кровь.
– Сука! – взвыл сутенер.
Ларин оттолкнул его от себя. В тесном пространстве бороться всегда сложнее – ни размахнуться толком, ни отбросить противника. Но трудности эти существовали для обеих сторон. Андрей толком не успел заметить, как угрюмый скользнул вдоль стены, оказался у него за спиной и крепко схватил сзади.
– Бей его в дыхалку, – прохрипел он, и коренастый успел-таки врезать.
Напряженные мышцы пресса сделали удар почти нечувствительным, но промашек Ларин не прощал ни себе, ни другим. Резко присев, он перебросил угрюмого через себя и отступил к двери вагона, за стеклом которого грохотал, мелькал освещенными окнами пассажирский поезд.
– А теперь – оба исчезли, – произнес Андрей. – И исчезли надолго, если жить хотите.
– Ты что, мент? – прохрипел коренастый.
Угрюмый уже поднялся на ноги и вытащил нож-бабочку. На этот раз он уже не играл лезвием, а просто держал руку, приготовленную для удара.
– Да какой он, на хрен, мент? Просто крутого из себя строит. Киношек насмотрелся.
– Ты хоть понимаешь, кто мы такие? Да мы пацаны, мы тебя вмиг попишем, без глаз и ушей останешься.
Сверкающее лезвие несколько раз эффектно рассекло воздух. Угрюмый действовал ножом виртуозно. Окажись в это мгновение в воздухе лист папиросной бумаги – острие нарезало бы его на лапшу.
– Нормальному пацану сутенером быть западло. Суки вы позорные, и мастюхи у вас липовые, – Ларин специально провоцировал злость у случайных противников, так некстати вмешавшихся в ход операции по похищению Бирхофа.
Андрей уже держал за спиной зажатый в кулаке трехгранный железнодорожный ключ. Замок двери был отперт, оставалось только отпустить ручку.
– Попишу гада! – хрипло выдохнул угрюмый, глаза его налились кровью.
Наверное, Ларин попал в цель. Может, уголовник и имел когда-то ранг на зоне, но не выше баклана, а потом или ссучился, или его опустили. Так что за татуировки он «ответить» не мог, кроме как ножом.
Угрюмый бросился на Андрея, бросился стремительно, желая припечатать к двери, а уж потом «пописать лицо перышком». Ларин опустил ручку двери и буквально вжался в стену. Угрюмый так и не успел затормозить перед внезапно распахнувшейся дверью, за которой с грохотом мелькал ночной пейзаж. Для надежности Андрей еще и ногу подставил. Взмахнув руками, угрюмый в мгновение ока исчез в ночной темноте. Даже звук падения не был слышен, он потонул в перестуке колес.
Коренастый стоял, широко раскрыв глаза и рот. Он не мог взять в толк, как все произошло. Был дружок – и исчез… Ветер врывался в тамбур, упруго бил в лица, трепал одежду. Ларин сделал два шага вперед. Коренастый испуганно осматривался, искал, что бы ему схватить в руку. Но в пустом тамбуре ничего подходящего не попадалось. Андрей не стал церемониться и тратить время на слова. Просто схватил упирающегося сутенера за грудки, протащил сквозь тамбур и вышвырнул в ночь.
Ветер захлопнул дверь. Трехгранный ключ провернулся в замке. Расправляясь с подобной публикой, Андрей не испытывал угрызений совести. Они были ничуть не лучше тех высокопоставленных коррупционеров, которые его стараниями покинули этот мир или превратились в «звать тебя никак и фамилия твоя никто». Если кто-то из двоих при падении выживет, пусть себе. Сломают шею, никто плакать не будет.
Ларин отряхнул брюки и вернулся в коридор. После грохота и свиста ветра ему показалось, что здесь царит полная тишина. Дверь в купе Бирхофа закрыта. Проститутка могла и убежать. Некогда было во время драки посмотреть в стекло, а вот она могла и заглянуть.
Андрей напряг слух, приложил ухо к двери – полная тишина. Он осторожно опустил ручку, дверь оказалась закрыта изнутри. Тогда вставил железнодорожный ключ в отверстие, провернул его, быстро вошел в купе и защелкнул за собой дверь.
На полу тускло горел выроненный фонарик. Девица жалась в углу купе и смотрела на Ларина широко открытыми испуганными глазами. Голый немец, прикрытый до пояса простыней, лежал на диване: рот открыт, неподвижные глаза уставились в потолок.
Жизнь Андрея складывалась так, что бывший наро-фоминский опер видал мертвецов довольно часто. Ларин приложил пальцы к шее немца – пульсации крови не чувствовалось.
– Готов. Спекся папуас, – проговорил он зло.
– Я… я… я ни при чем… не виновата… он виагры обожрался… вот… – проститутка подхватила со столика нетерпеливо разорванную упаковку, – сердце и не выдержало…