Утверждение правды
Шрифт:
Эрвин и Матиас…
Эрвин фон Вангенхайм и Матиас фон Нейдгардт, которых все звали просто Эрвин и Матиас (а те, кому позволяли титул и положение, и того проще – «эти два оболтуса»). Наверное, их родовые имена помнили лишь прислуга, Император и пара-тройка человек, для которых это было обязательством по долгу службы. Ближе них к наследнику не был, кажется, никто – даже (или в первую очередь?) родной отец. Оба разъезжали за принцем везде, куда его отправлял Рудольф, вместе с ним возвращались в Карлштейн, где и проводили время (вместе же) так, что любому, самому бестолковому грешнику, становилось понятно истинное значение слова «праздность». Не раз
Рудольф, однако, в целом не возражал против их общения и не препятствовал их потехам; Адельхайда была убеждена, что причиной тому является только и исключительно неизменно ощущаемый престолодержцем надзор со стороны Сфорцы, капеллана, о котором всем и всё было известно, и Конгрегации вообще. Наверняка, если бы в окружении принца нашлись люди, еще более подверженные всем порокам юности, нежели эти двое, король с удовольствием вручил бы им сына именно в пику насаждаемой служителями Конгрегации благопристойности.
Сфорца в ответ на высказываемые Адельхайдой сомнения отмахивался, веля не обращать внимания на мелочи, и, наверное, он в чем-то был прав: вырастить из наследника монаха было бы ошибкой, и пускай лучше разгульная жизнь, если таковая случится, останется в воспоминаниях юности, нежели в неутоленных желаниях зрелого возраста, когда от будущего правителя потребуются обстоятельность, серьезность и незапятнанная репутация…
Пройдя через дальнюю дверь под пролетом лестницы, Адельхайда свернула во внутренний двор. Сейчас повсюду были люди, в любом закутке старого дворца можно было наткнуться на водоноса, кухонную прислугу или горничную одной из пострадавших дам, и лишь во внутреннем дворе, где сейчас молчала кузня, можно было рассчитывать на хотя бы временное безлюдье. Здесь стояла тишина, нарушаемая лишь доносящимися изредка голосами людей и лошадей из конюшни неподалеку да гоготанием гусей со стороны птичника.
Адельхайда остановилась чуть в стороне от угольного сарая подле кузни; за спиною изредка всплескивали в каменной чаше рукотворного пруда знаменитые богемские карпы, не позволяя услышать чьих-то шагов издалека, но теперь это было не столь важно: отсюда, скрытая тенью деревянной стены, она видела внушительную часть двора и часть дорожки, ведущей сюда от подсобной двери. Дорожка была безлюдна, двор пуст; миновало около полуминуты – десятки долгих мгновений, прежде чем меж стеной замка и приземистым строением кузни появились две фигуры, движущиеся неспешно, опасливо, озираясь при каждом шаге. Адельхайда отступила назад и в сторону, притиснувшись к стене угольного хранилища, затаив дыхание и жалея о том, что прежде, чем пуститься на эту авантюру, нельзя было переодеться в более удобную и давно уже более привычную мужскую одежду – бродить в таком виде по замку в эти дни было чревато: слишком много знакомых людей, слишком велика опасность быть узнанной, слишком нешуточные последствия при таком раскладе. Теперь при внезапных осложнениях платье будет опутывать ноги мешком…
Шаги двух приятелей наследника стали слышны, когда, по расчетам Адельхайды, до стены угольного сарая оставалось не более десятка локтей; осторожно, стараясь не зашуршать ненароком песчинками под ногами, она отступила еще дальше, и спустя несколько мгновений оба возникли в пяти шагах от нее, напряженные, как коты перед схваткой. Пройдя вперед, к каменной чаше с карпами, оба остановились в явной растерянности, переглянулись и, лишь тогда увидев Адельхайду, отшатнулись назад, глядя на нее оторопело и недоуменно.
– Доброго вам дня, господа рыцари, – поприветствовала она, не двигаясь с места. – Какое чудесное место для прогулки после трапезы.
Эрвин сделал порывистый шаг вперед, тут же остановившись, оглянулся на своего приятеля, и Матиас, прокашлявшись, неуверенно выговорил:
– Да, госпожа фон Рихтхофен… Только немного странное, нет? – закончил он уже чуть более твердо.
– Да, – повторил за ним фон Вангенхайм. – Что вы делаете здесь?
– Ожидаю вас, – отозвалась она, растянув наилюбезнейшую из своих улыбок.
– Гм… – снова смешавшись, проронил фон Нейдгардт. – Почему здесь?
– Потому что вы следили за мной, – пояснила она все так же благожелательно. – Это место мне показалось наиболее удобным для беседы без посторонних. Побеседуем, господа рыцари?
– О чем? – нерешительно уточнил фон Вангенхайм; Адельхайда повела рукой вокруг, словно указывая на весь мир разом, и пояснила, согнав улыбку с губ:
– Обо всем, что происходит. Обо мне. О вас. О том, почему вы пытаетесь внушить следователям Конгрегации мысль о моей причастности к случившемуся вчера на турнире.
– А… почему у вас возникла мысль, что это так? – осведомился Матиас все так же неуверенно.
– Возможно, потому, что я не слепа и не уродилась скудоумной? – предположила Адельхайда серьезно. – Кроме того, сказанное вами сейчас de facto подтверждает мои выводы. Итак, господа, прошу вас оставить эту игру, тем паче что она вам удается скверно, и ответить мне на мой вопрос. Для чего вы пытаетесь направить на меня внимание прибывших сюда следователей?
– А быть может, – попытавшись принять боевой вид, возразил Эрвин фон Вангенхайм, – это вы ответите нам, как вышло, что в вашу голову взбрела мысль покинуть место происшествия столь удачно вовремя, госпожа фон Рихтхофен? Всем, несомненно, известно о вашем давнем приятельстве с ульмским ландсфогтом, однако ваше попечение о его сыне никогда прежде не доходило до того, чтобы подтыкать ему одеяло.
– И куда же подевалась ваша обыкновенная учтивость, господин фон Вангенхайм? – с укоризной вздохнула она. – Прежде вы не позволяли себе так говорить с дамой.
– Прежде не доводилось подозревать даму в государственной измене и соучастии в преступлении, – все уверенней с каждым словом отозвался тот. – И прежде дама не вела себя столь странно.
– Или прежде вы этого не замечали? – с подчеркнутой насмешкой уточнила Адельхайда, и тот коротко качнул головой:
– Прежде это было не нашим делом.
– О, – обронила она, переведя взгляд на второго собеседника, от внезапно пришедшей в голову мысли ощутив, как заколотилось сердце и ускорилась кровь, зашумев в висках. «Место происшествия», «соучастие в преступлении»… не слишком привычные слова для двух оболтусов… «Было делом»… – Стало быть, вот как, – вымолвила Адельхайда медленно, тщась говорить как можно спокойней и пытаясь удержать на лице выражение равнодушия. – Видимо, вашим делом было что-то другое, более важное.
– Вы на что-то намекаете? – напряженно осведомился фон Вангенхайм, мельком переглянувшись с приятелем. – Хотите сказать этим что-то?