Утверждение правды
Шрифт:
– Это не так, – через силу выговорил бывший егерь, не поднимая взгляда. – Я понимаю, что сделал. Осознаю, какая вина на мне.
– Тогда я тем паче не знаю, что говорить. Я не знаю, что и как надо сказать человеку, который уже мучим совестью. Я знаю только, что я захотел бы отомстить тому, кто меня в это втянул, невзирая на степень собственной вины.
– Я не смогу этого сделать.
– Откуда вам знать? – возразил Фридрих твердо. – Вы этого знать не можете. И вы не даете даже шанса попытаться, выгораживаете их, беря на себя весь груз последствий того, что задумано было не вами и во вред пошло вам и вашим близким!
– Я ничего не могу изменить.
– Они
Йегер не ответил, по-прежнему сидя недвижимо и безмолвно, и наследник, вздохнув, сделал шаг назад.
– Незачем, – тихо ответил Фридрих сам себе. На мгновение он умолк, подбирая слова, и продолжил все так же негромко: – Мне никогда и никому еще не приходилось говорить таких вещей, и мне неприятно говорить это вам, потому что я от души вам сострадаю. Несмотря на то, что случилось, на все, что было сделано. Потому что даже мысленно не могу представить себя на вашем месте и даже предположить, какой выбор сделал бы я. Но знаю, что я не оставил бы все как есть. Хельмут, мы не можем ничего изменить, но мы можем хотя бы воздать им по заслугам.
– Мы?.. – переспросил Йегер тускло; наследник кивнул, твердо повторив:
– Мы. Вы все еще по нашу сторону. Оступились, сделали неверный выбор, совершили то, что совершать было не должно, но ведь на самом деле вы не с ними. Вы против них…
– Они сказали, что за мной будут следить, – внезапно оборвав Фридриха на полуслове, произнес боец чуть слышно. – Когда я прощался с женой, я сказал ей, что вернусь, как только для этого мне найдут возможность. Она засмеялась и сказала, что я могу не торопиться – ведь с нею уже есть любимый мужчина… и поцеловала сына в щеку… Они пересказали мне все это слово в слово. Наш разговор нельзя было услышать, только если слушал тот, для кого расстояния не важны. Быть может, они слышат нас и теперь, прямо сейчас, в эту самую минуту.
– Кто они? – уточнил Фридрих осторожно, когда тот снова умолк. – Откуда они взялись, откуда узнали, кто вы?
– Этого мне не сказали, а я не спрашивал, – ответил Йегер, по-прежнему опустив глаза и не глядя ни на кого вокруг. – Просто по дороге обратно, в группу, мне попался попутчик. Невзрачный тип, похожий на торговца или крестьянина при деньгах. Мы ехали вместе весь вечер, а наутро за трапезой он завел со мной разговор… Я едва его не убил. Еле сдержался. Тогда он сказал, что с ним я могу сделать что угодно, но это ничего не изменит, потому что обо всем, что происходит со мною, будет известно тем, кто стоит за ним. Мои жена и сын были похищены его сообщниками почти тотчас после моего отъезда. К ним явились люди с фальшивыми Знаками и увезли, сказав, что у меня неприятности, связанные с моей службой, что они в опасности, а потому их доставят в тайное место для защиты. Жена поэтому не сопротивлялась, а ее родители отпустили ее…
– Это тот человек вам сказал так?
– У него был малахитовый листок, – пояснил Йегер тихо. – Жена болела перед родами, и ее мать надела на нее малахитовый амулет своей бабки. Я тогда не препятствовал, чтобы не разжигать бессмысленных ссор, а потом она так и продолжила его носить, никогда не снимая. Он показал мне тот амулет. Его, а не похожий, я бы его из тысячи узнал… Чтобы убедиться, я вернулся домой. Я не стал говорить ее родителям, что случилось, и они решили, что все так, как им и было сказано, а я лишь явился для того, чтобы проверить работу «наших людей»… Моя семья похищена. Это известно доподлинно. Найти тех, кто это сделал, невозможно: я не знаю настоящего имени того, кто говорил со мной, я не видел больше ни одного из них, я не знаю, что им нужно и чего они хотели добиться вашей смертью, почему они хотели гибели именно вас, а не Императора. Но они много знают. Очень много.
– Что именно? О чем?
– Они знали, когда, в какой день вы прибудете в лагерь. Что майстер Гессе будет здесь. Я должен был совершить… это в день его приезда и именно тогда, когда он будет рядом.
– А потом и его убить?
– Нет, – болезненно поморщившись при последнем слове, качнул головой Йегер. – Его смерть была не нужна. Мне не говорили этого, но я думаю – все это ради того, чтобы опорочить Конгрегацию. Смерть наследника в тайном лагере на глазах у лучшего следователя… Я сказал тому человеку, что в лагере меня не будет, ибо я не так давно уже посещал его, и тогда он предложил план, в результате которого сюда меня должны были направить принудительно и не в мой черед. Вскоре после того, как я возвратился в группу, внезапно появились сведения о том самом малефике, которого я избил на глазах у остальных… То ли они сдали нам своего, то ли просто кого-то, о ком имели сведения, этого я не знаю… Я вообще не знаю больше ничего. Ничего больше не могу вам сказать.
– Арбалет, – вмешался Курт, и зондер вздрогнул, будто лишь теперь вспомнив о том, что, кроме него и наследника, в этой комнате есть кто-то еще. – Чей арбалет был у тебя? Откуда он?
– Арбалет мне дал тот человек. Я хранил его в своей дорожной суме и в ней же привез с собою сюда. Утром я дал голубям отравленного зерна и заранее перенес арбалет на крышу. Я должен был спрятать его после… убийства, – с усилием выговорил Йегер, на мгновение осекшись, – но когда увидел, что промазал, что-то щелкнуло у меня в голове, и я не смог действовать так, как было надо. Я…
Он снова запнулся, и Фридрих, выждав мгновение, тихо договорил вместо него:
– …испугался?
– Ужаснулся, – так же едва слышно поправил Йегер. – Я до последнего мгновения не верил в то, что делаю, и лишь тогда осознал, что все происходит в реальности, а не в моем воображении или в страшном сне. Глупо; такого не бывало со мною прежде никогда… Но прежде никогда и не приходилось стрелять в детей.
Наследник поджал губы, однако возражать не стал, лишь вздохнув:
– Просто вы человек, Хельмут. Со слабостями и достоинствами человека. И стыдиться этого достоинства глупо.
– Достоинство? – переспросил тот. – Я предал то, чему должен был и давал клятву служить. Я опозорил себя, соратников, Знак и Конгрегацию. Я убил безвинного человека и едва не пустил прахом будущее Империи. О каком достоинстве вы говорите?
– О способности это понять, – просто пояснил Фридрих.
– Все это теперь неважно. Я сделал это, чтобы сохранить семью. Я боялся, что, если попытаюсь нарушить их условия, я ее потеряю. А в результате потерял всё. Вот что я понимаю. А теперь я не могу ничего изменить, не могу ничем помочь. Я больше ничего не могу вам сказать. Я больше ничего не знаю.