Утверждение правды

Попова Надежда Александровна

– Второй путь, – продолжил Курт так же ровно. – Он много проще для всех. Ты просто рассказываешь все, что тебе известно. Надо полагать, за те четверть часа, что ты провел в этой комнате, ты успел передумать множество всего, прикинуть то и это, рассмотреть уйму вариантов своего будущего и нашей беседы и даже принять какое-то решение. Судя по тому, как эта беседа начинается, решение ты принял в корне неверное. Это плохо. Плохо для меня: у меня мало времени. Плохо для тебя: ибо дальнейший разговор будет неприятным… – Курт помолчал, выжидательно глядя в лицо зондера, и добавил, чуть понизив голос: – Плохо для твоей семьи. Мне объяснять почему?

Йегер

дрогнул губами, не ответив и не шелохнувшись, и Курт вздохнул, наклонившись вперед и опершись локтями о колени:

– Хельмут, ты хоть вспомни, с кем говоришь. Это на плацу я, быть может, окажусь хуже тебя, или еще в какой науке Альфреда ты меня обставишь, но тут, сейчас – ты на моей территории. С моими правилами. Ведь мне не надо напоминать тебе, что еще ни разу не случалось такого, когда б я от кого-то не добился ответа.

– Не надо, – согласился тот тихо, по-прежнему глядя мимо лица допросчика, не меняя позы, и, помедлив, медленно поднял взгляд. – Ни к чему. Я все это помню и знаю, майстер Гессе, и понимаю, что мне предстоит. Вы тоже понимаете, что Хауэр не зря терял с нами время, и я продержусь долго – настолько долго, что сорву вам все планы, а быть может, и изыщу способ уйти от вас туда, где меня достанет только Дьявол. Ангелам я уже ни к чему… А потому рвать вы будете не мою плоть, а мою душу. Семья… Вы не можете давить на меня, грозя бедами моей семье. Вы опоздали. Это уже сделали другие. И сделали даже больше.

– Сделали – что? – уточнил Курт, чуть сбавив тон, и губ Йегера коснулась мимолетная болезненная усмешка.

– Не знаю, – ответил боец просто. – Надеюсь, что просто убили. Единственное, что я могу вам сказать, майстер Гессе, единственное, что вы от меня услышите, – слушайте. Мне было сказано, что, если я не сделаю то, что должен, если попадусь, они узнают об этом. Как? Не имею ни малейшего представления. Эти люди знали, о чем я думал, говоря с ними, и слышали, что говорила мне моя жена, расставаясь со мной – там, где вокруг не было и не могло быть ни души. Поэтому я им верю. Поэтому знаю: все, что можно, я уже потерял. Службу, жизнь, семью, честь, душу. Чем вы можете мне пригрозить? Что можете пообещать? У вас ничего для меня нет. Поэтому и у меня для вас тоже нет ничего.

– И какой теперь смысл в молчании, если все так, как ты говоришь?

– Не тратьте на меня свое время, – снова отвернувшись, тихо выговорил Йегер. – Больше я не скажу ничего, и все ваши ухищрения, майстер Гессе, бессмысленны. Пошлите лучше донесение наверх и увезите наследника отсюда.

– А ведь увезут и тебя, – заметил Курт, – об этом ты помнишь? Ты сказал, что мне нечем на тебя надавить… А мне кажется есть. Ты потерял семью? Я не знаю, как именно они взяли тебя под контроль, что именно произошло и как ты им поддался, но – положим, так. Ты потерял службу; да, не поспоришь. Душу… Не тебе о том судить. Жизнь и честь? Вот они действительно потеряны. Ты ведь помнишь, что следует за деяниями, подобными твоим? Конгрегация очень ревностно относится к тому, как и что о ней думают. И когда в нашей среде появляются предатели, мы этого не скрываем, мы говорим об этом открыто, судим гласно и караем показательно, чтобы все знали: мы не будем выгораживать тех, кто предает наше служение. А ты помнишь, что ожидает предателей?

Йегер посерел, сжав губы, напрягшись, однако так и остался сидеть молча, вновь уставившись в дальний угол комнаты. В тишине протекли долгие несколько секунд, прерванные негромким:

– Что?

Курт неспешно обернулся к Фридриху, напряженно смотрящему на связанного бойца, и, помедлив, уточнил, не упрекнув наследника за вмешательство:

– Вы видели когда-нибудь, как лишают рыцарского звания, Фридрих?

– Слышал, – отозвался тот, невольно скосив глаза на дверь, за которой остался фон Редер; Курт кивнул:

– Ему предстоит нечто схожее. Знак снимут и отправят в перековку; Сигнума с его номером больше не будет никогда и ни у кого. Печать срежут. Так он перестанет быть одним из нас. Его будут судить как подданного трона и преступника, а поскольку совершенное им – преступление чрезвычайное, ему грозит смертная казнь.

– Какая именно?

– Покушение на особу королевского дома, – перечислил Курт ровно, – и предательство. За первое – вы знаете: четвертование, за второе – повешение.

– И… – выговорил наследник с усилием, – что будет избрано?

– То и другое вместе. Если прижечь раны, он доживет до петли. Мерзкая и позорная смерть.

– И он… – начал Фридрих и запнулся; мгновение он сидел неподвижно, борясь с внезапным порывом, и наконец поднялся, прошагав вперед и остановившись напротив Йегера. – И вы, зная это, сделали то, что сделали? Почему? Я вызываю у вас такую ненависть? Я настолько вам неприятен, что вы решились на это, невзирая на такой риск?

– Вы здесь ни при чем, – тихо ответил зондер, все так же глядя в сторону. – У меня нет к вам ненависти.

– Я ни при чем? – переспросил Фридрих. – Вы стреляли в меня, Хельмут! Вы убили моего телохранителя. И я ни при чем?

– Мне жаль вашего человека, – по-прежнему не поднимая глаз, отозвался Хельмут. – Я не хотел его смерти.

– Да, вы хотели моей. Почему? Что я такого успел сделать за свою короткую жизнь?

– Вы ни при чем! – повысил голос тот, вскинув голову, и, столкнувшись со взглядом наследника, осекся, но глаз не отвел, повторив снова, тщательно выговаривая каждое слово: – Вы – ни – при – чем. Я не один год служил Конгрегации, трону, вашему отцу, Империи! Ни разу во мне не зарождалось сомнений, и я никогда не сделал бы ничего подобного, если б не угроза моей семье!

– Кто? – спросил Фридрих настойчиво. – Кто может угрожать всерьез родне бойца зондергруппы? Кто может быть настолько опасен, что вы предпочли подчиниться им, а не призвать на помощь Конгрегацию, которая защитила бы вас, защитила бы их?

– Никто бы их не защитил! – повысил голос Йегер. – Мои жена и ребенок похищены, и где они теперь, не знает никто!

– И вы полагали, что вам их вернут живыми, если вы убьете меня?

– Я… – проронил Йегер и запнулся, снова опустив глаза. – Я не знаю, – устало отозвался боец. – И теперь это не имеет значения.

– Имеет, – возразил Фридрих убежденно. – Если есть надежда отыскать вашу семью – мы должны попытаться. Если же нет – отомстить. Или вы хотите, чтобы люди, лишившие вас жены и ребенка, и впредь безнаказанно топтали землю?

– Не имеет значения, чего я хочу. Так будет.

– Так не будет, – возразил Фридрих убежденно. – Если вам не все равно. Если вам не наплевать хотя бы на память собственной семьи. Я не майстер Гессе и не знаю, как надо забираться в душу, что надо говорить человеку, который уже знает, что осужден на смерть, что бы он ни сделал. И я не знаю, что надо говорить человеку, которого осудят за то, что он пытался убить меня; ведь это значит, что причину всех своих несчастий он должен видеть во мне.