Увечный бог. Том 2
Шрифт:
А теперь они его испугались. И решили убить.
– Потому что боги не откликаются на страдания смертных. Слишком много… хлопот.
Он должен знать, что они задумали, – в этом Килава не сомневалась. И он наверняка отчаянно ищет способ сбежать. Как бы то ни было, без боя он не сдастся. Не это ли главный смысл страдания?
Килава сощурила свои кошачьи глаза, вглядываясь во врата. Пылающий красный шов Старвальд Демелейна в небе продолжал расти.
– Уже скоро, – прошептала она.
Она
– Кое-кто может. Но их слишком мало. Нет, друзья, вмешиваться не надо. Т’иам должна возродиться и вступить в схватку со своим древнейшим врагом. Хаос против порядка – как просто и как банально, но так и есть. Не становитесь у нее на пути – никто из вас не выживет.
А как же тогда ее дети?
– Что ж, дорогой брат, посмотрим. Сердце карги разбито, и она готова на все, лишь бы его исцелить. Презирай ее, Онос, – духи свидетели, большего она недостойна, – но не отворачивайся от нее. Не отворачивайся.
Как же все непросто.
Килава Онасс посмотрела на разрыв.
– Нет, не так. Это вообще ни на что не похоже.
В Доме Кубышки треснул камень. Из расколотых стен повалил красноватый дым.
– Кубышка была с изъяном. Слишком слабая, слишком юная.
Какое наследие можно найти в ребенке, брошенном на произвол судьбы? Сколько истин скрыты в ее крошечных косточках? Слишком много, чтобы их можно было представить.
Треснул еще один камень, будто цепь лопнула.
Килава снова обратила свое внимание на врата.
Остряк привалился спиной к огромному валуну, откинул голову на нагретую солнцем поверхность, закрыл глаза. Инстинкты, никуда от них не денешься. Его бремя в виде бога обратилось во внутреннее жжение, наполняя Остряка срочностью, которой он не понимал. Нервы были расшатаны, мышцы болели от усталости.
Он пересек бессчетное множество миров в поиске кратчайшего пути… куда? К вратам. Скоро грянет катастрофа. Ты этого боишься, Трейк? Почему бы просто не сказать, ты, жалкий поедатель крыс? Покажи мне врага. Покажи мне, кого убить, поскольку это единственное, что тебя радует.
В воздухе стоял смрад. Остряк слушал, как над трупами жужжат мухи. Он не понимал, где находится. Поляну окружали деревья с широкими листьями; в небе над ней кричали утки. Только это был не его мир. Он… отличался. Как будто его поразила болезнь, но не та болезнь, от которой погибли двадцать с лишним несчастных, которые лежали в высокой траве, покрытые кровоточащими язвами, из их растрескавшихся ртов торчали распухшие языки. Нет, то лишь симптом более глубокой хвори.
Этот мор – чьих-то рук дело. Кто-то призвал Полиэль и натравил на этих людей. Ты хотел продемонстрировать мне истинное зло,
Кто-то воспользовался тобой, чтобы убить этих людей.
Остряк думал, что столкнулся с худшими из людских пороков в Капастане, во время Паннионской войны. Целый народ, сошедший с ума. Впрочем, насколько он понимал истинную суть той войны, в сердце Домина скрывалось несчастное существо, охваченное неизбывной болью и оттого способное только кидаться на всех с клыками и когтями.
Где-то в глубине души он понимал, хотя сам он еще не был готов принять этого, что прощение возможно: от улиц Капастана до трона в Коралле, а то и дальше. Поговаривали о существе, чья жизненная сила удерживала врата запечатанными. Он мог проследить логику произошедшего, и понимание этого дарило что-то вроде умиротворения. С ним почти можно было свыкнуться.
Только не здесь. Какое преступление совершили эти несчастные, что заслужили подобное наказание?
Остряк чувствовал, как слезы сохнут на щеках. Это… непростительно. Тебе нужен мой гнев, Трейк? Я здесь за этим? Чтобы пробудиться? Долой стыд, горе и самобичевание – это ты мне хочешь сказать?
Спешу разочаровать: не помогло. Я вижу здесь лишь то, на что способен род человеческий.
Остряку очень не хватало Ганоса Парана. Итковиана. Друзей, с которыми можно поговорить. Они как будто были с ним в прошлой жизни, давно потерянной. Драсти. Эх, дружище, вот бы вам встретиться с твоим тезкой. Он бы тебе понравился. Ей бы пришлось силой гнать тебя и заложить дверь кирпичом, ведь ты бы напросился в отцы. Ты бы показал ей, что такое безусловная любовь к ребенку.
Скалла, ты так же тоскуешь по Драсти, как и я?
У тебя хотя бы есть твой сын. А я пообещал, что вернусь. Пообещал.
– Как бы ты поступил с этим, Господин Колоды? – обратился Остряк к поляне. – Что бы ты выбрал, Паран? Никто из нас не был доволен своей долей, но мы ухватились за нее. Взяли за горло. Думаю, ты еще не разжал свою хватку. А я? Ах, боги, как я все испортил.
Ему снилась какая-то черная фигура с окровавленными когтями и пастью, с которой свисают внутренности. Она лежала, задыхаясь в предсмертных корчах, на взрытой земле. Мороз пробирал до костей. Ветер хлестал так, словно воевал сам с собой. Что это было за место?
Боги, а не туда ли я направляюсь? Меня ждет битва. Ужасная битва. Она мой союзник? Моя любовь? Существует ли она?
Все. Пора прекратить эти мрачные мысли. Расслабились, и довольно. Остряк хорошо знал, что, если дать волю чувствам, откровенно их выразить, это вызовет лишь насмешку. «Не касайся нас тем, что чувствуешь. Мы тебе не верим». Раскрыв глаза, он огляделся.
На ветвях сидели вороны, но они еще не были готовы к пиршеству.
Остряк поднялся на ноги и подошел к ближайшему трупу. Совсем юноша: кожа похожа на начищенную бронзу, черные смоляные волосы заплетены в косичку. Одеяние как у степняка-рхиви. Каменные орудия, на поясе деревянная дубинка – изящно вырезанная в форме палаша, острие смазано маслом до блеска.