Увечный бог
Шрифт:
– Но собаки...
– Клянусь Чернокрылым Лордом, Хенар! Собаки выращены четырехлапыми рабами. Видел когда-либо улыбку волка? Поверь, тебе не понравилось бы. Ни за что. Они улыбаются перед тем, как броситься тебе на горло. Забудь о собаках.
– Отец указал тростью.
– Это дикие животные. Они жили в полной свободе. Видишь такого, который нравится?
– Тот пегий, что стоит слева, поодаль.
Отец хмыкнул.
– Молодой жеребец. Еще не вошел в силу, чтобы оспаривать вожаков. Неплохо, Хенар. Но я... гм, удивлен. Даже отсюда виден
– Заметил, Отец.
– И что? Считаешь, что не заслуживаешь лучшего?
– Нет, если я должен его сломать.
Голова отца запрокинулась. Раздался смех. Такой громкий, что табун встревожился.
Вспоминая момент детства, громадный воин улыбался. "Помнишь тот день, отец? Спорю, помнишь. Если бы ты видел меня сейчас. Видел женщину, что идет рядом. Что же, я почти слышу взрывы твоего хохота.
Однажды, отец, я приведу ее к тебе. Дикую, свободную женщину. Мы пойдем по длинной белой дороге между деревьев - они, наверное, сильно выросли - к воротам имения.
Я увижу тебя, застывшего у входа - статую из живого камня. Новые морщины на лице, но задорная улыбка все та же, хотя борода стала белой. Ты оперся на трость, я чую лошадей - словно тяжелый цветочный аромат повис в воздухе. Я почую его и пойму, что оказался дома.
Увижу, как ты рассматриваешь ее, отмечая высокий рост, изящество и уверенность, отвагу во взоре. Гадаешь, сломала ли она меня - и никак не наоборот, ты сам поймешь. Не наоборот. Но потом ты поглядишь мне в глаза, и улыбка станет еще шире.
Ты откинешь величественную голову. И захохочешь в небеса.
Это будет сладчайшим звуком в мире. Звуком нашего торжества. Общего. Моего, твоего, ее.
Отец, я так скучаю".
Мозолистая ладонь Лостары нашла его ладонь, он принял на себя часть ее веса.
– Благослови Брюса Беддикта, - прошептала она.
Хенар кивнул: - Я подозревал, что в командоре сохранилась сентиментальность.
– Радуйся. Как я.
– Это было... неожиданно.
– Почему? Я сражалась за тебя, Хенар. Не за Адъюнкта. За тебя. Он понял...
– Нет, не то, любимая. Я о другом. Мы нашли себя. А теперь мы нашли друг друга.
Она глянула на Чужаков в ночном небе.
– Значит, он дает нам все оставшееся время. Не сентиментальность, скорее... жалость. Знаешь, в тебе есть какая-то мрачность. Предпочитаю чувство Брюса. Может, мне избавиться от тебя и поехать с ним?
– Боюсь, тебе придется сразиться с Араникт.
– О, ты прав, я не готова. Не хочу. Слишком она мне нравится. Что же, похоже, ты меня взнуздал.
Он усмехнулся. "Взнуздал.
– Хенар.
– Да?
– Боюсь, из этого путешествия нам не вернуться.
Он кивнул - не потому что был согласен, но потому, что знал, чего она страшится.
– Мы идем на смерть, - говорила она.
– Мы можем вообще не выйти из пустыни.
– Есть такой риск.
– Вряд ли это честно.
– Некогда, в сельском имении, у меня была нянька. Арбузные титьки, большие глаза...
– Чего?!
– Мой отец до ужаса плохо запоминал имена. Так что приходилось давать, э... запоминающиеся описания. Да, она любила рассказывать мне на ночь. Долгие, звонкие сказания о героях. Любовь утерянная, любовь обретенная. Она умела сделать конец сладким. Чтобы снились хорошие сны.
– Что и нужно детям.
– Полагаю. Но это были истории не для меня. Для нее самой. Она была с побережья, оставила там любимого - это же Летер, понимаешь, вся община погрязла в Долгах. Вот почему она трудилась на нашу семью. Что до молодого человека - его послали в море.
– Он помолчал, вспоминая.
– Каждую ночь она рассказывала, как желает изменения жизни. Хотя я тогда не понимал. Правда в том, что ей самой нужен был счастливый конец, нужно было во что-то верить. Ради себя, ради кого-то еще.
Лостара вздохнула.
– Что с ней стало?
– Насколько я знаю, она еще там, в имении.
– Пытаешься разбить мне сердце, Хенар?
Он покачал головой: - Мой отец выработал лучшую из возможных систем, он был добр к Должникам. За год до того, как я поступил в учение на улана, арбузные титьки большие глаза вышла замуж за одного из конюхов. Последнее воспоминание: живот выпирает, титьки стали еще больше.
– Значит, она отказалась от человека в море. Что ж, полагаю, это мудро. Это часть взросления.
Хенар смотрел на нее. Потом отвернулся к каменистой окрестной панораме.
– Я иногда о ней думаю.
– Он улыбнулся.
– Даже привык фантазировать, да, как делают все молодые мужчины.
– Улыбка увяла.
– Но по большей части я вижу ее сидящей на краю постели, руки порхают, глаза еще больше, а в кровати ее дитя. Сын. Он увидит сладкие сны. Когда погаснет лампада, когда она встанет в двери - вот когда по щекам потекут слезы. Она вспомнит юношу с морского побережья.
Дыхание Лостары изменилось; она спрятала лицо.
– Любимая?
Ответ прозвучал приглушенно: - Все хорошо, Хенар. Ты продолжаешь меня удивлять. Вот и всё.
– Мы выживем, Лостар Ииль, - сказал он.
– Однажды я поведу тебя под руку к дому отца. Мы увидим его, стоящего, ожидающего нас. Смеющегося.
Она подняла голову, утерла слезы.
– Смеющегося?
– Есть в этом мире наслаждения, Лостара Ииль, которых не передать словами. "Однажды я слышал одно из таких наслаждений. И услышу снова. Услышу".