Уй
Шрифт:
– Ты хорошо спишь? – спросил он, словно пытаясь что-то выудить, всё ещё разглядывая стрелочки, рисунки и подписи.
– Не очень, – ответила она. – Тому есть несколько причин. Каждая хуже предыдущей.
– Я не знаю, как дальше жить, – выпалил он, не особо надеясь на сочувствие.
– Подумай, если боги, которых никто не видел, существуют, и они действительно под куполом, действительно на этой планете, а не на другой, то разве справедливо принимать их жестокие правила? Жить, следуя этим правилам?
– Я так не думаю, – ответил он. – И поэтому я не хочу идти дальше. Я устал за сегодня так, как не уставал никогда. Я расстроен.
– Богам всё равно, что ты чувствуешь, каково тебе приходится в твоей жизни. Ты не находишь это несправедливым? Мне кажется несправедливым, что
– Боги совершенны и неуязвимы. Боги знают лучше, что лучше для ассембледа, ведь они наши создатели. Кому как не создателю знать своё творение лучше остальных? – произнёс он горько и саркастически всё те же слова и мысли, которые твердил себе и прихожанам каждый день. – Нужно ли всё сводить к богам? Быть может, если боги так жестоки и ужасны, стоит просто подумать о том, чего хотим мы сами?
– Пока есть боги, мы не можем думать о себе, – ответила Лили, грустно улыбнувшись. Она снова подошла к Берге, который всё ещё смотрел пустым взглядом на исписанную стену, положила руку ему на плечо. – Нам нужны новые ассембледы, нас должно быть много, чтобы, когда нас дизассемблируют, наше дело продолжило жить. Так же, как живут подпольные бары. Мы должны найти слабые места богов, мы должны разрушить купол, мы должны получить ответы, мы должны встретиться с ними лицом к лицу. – Лили говорила медленно и убедительно, глядя прямо в глаза Берге. – Этой причины достаточно, чтобы продолжать идти, продолжать жить. Если они убили старых богов, будучи их творением, мы сможем провернуть то же самое. Они боятся этого, иначе они не окружили бы себя ореолом таинственности, не спрятались бы под куполом. Понимаешь, Берге?
– Я понимаю. Мне просто нужно переварить это всё, Лили, это сложно, – он помолчал. – Все эти цветы в твоей квартире – это то, что тебе действительно нравится? – перевёл он тему.
– Нет, Берге. Я не люблю цветы. Я не могу выразить словами то, что мне действительно нравится.
– Значит, всё это – это, своего рода, прикрытие, легенда? – спросил он, пытаясь понять.
– Можно и так сказать, – ответила она не сразу. – На самом деле, всё это слишком сложно. Сегодня тебе выпало и так слишком много впечатлений. Я думаю, этот разговор следует отложить до следующего раза, – она похлопала его по плечу. – Я уйду в гибернацию, Берге. Советую тебе сделать то же самое. Завтра нужно работать.
– Хорошо, Лили.
– Знаешь, почему мы, ассембледы, так любим вещи? Коллекционируем, мастерим, покупаем, раскладываем в определённом порядке, в определённой цветовой схеме, показываем гостям, соседям, рассказываем о них на работе, публикуем рафинированные фото вещей и пейзажей, и событий на личных страничках в сети, устраиваем выставки?
– Почему?
– Потому что мы одиноки. Мы одиноки внутри этой штуки, – Лили показала на свою грудь. – Эта штука принимает сигналы извне, как-то их интерпретирует и рисует картинку внутри, и пытается коммуницировать с этим вне, посылая сигналы, как может. Если это самое вне отвечает консистентно и предсказуемо на одни и те же сигналы, эта штука полагает, что контакт налажен. Но у неё нет никакого способа проверить наверняка, что это действительно так. Она никогда не сможет узнать, каким нарисован мир в чужом сердце, и никогда не сможет передать, каким он нарисован у неё самой. Всё, что у нас есть, это возможность сказать, что нам что-то нравится просто так, без причины, а если у этого нет причины, значит, это что-то фундаментальное. И если другому сердцу фундаментально нравятся те же вещи, что и мне, значит, мы в чём-то похожи. А если мы похожи, то мы не одиноки. Мы коммуницируем и решаем наши страхи одиночества через вещи, хобби, коктейли, музыку и желание поменять свой внешний вид, Берге. Конечно, есть всегда проблема лжи. Я не могу знать, говорит ли сердце передо мной правду, не следует ли оно моде. Насколько искренни его интересы. И самое страшное, я не могу с уверенностью сказать две вещи: что я не нахожусь в симуляции, и что другие ассембледы действительно имеют сознание, а не являются алгоритмами. Это наша трагедия существования, Берге, с которой мы боремся, нанося тату и потребляя вещи. Отказываясь от такого поведения, мы обрекаем себя на потенциальное безумие и борьбу со своим одиночеством один на один. Это может звучать нерационально, драматично, утрированно, на что я могу только ответить так: обыденное и ежедневно происходящее ненормальное нечто всё ещё остаётся чем-то ненормальным, неважно, насколько мы задумываемся об этом и насколько мы к этому дерьму привыкли. Спокойной ночи, Берге.
В квартире Лили были самые разнообразные цветы, с подписями и инструкциями по ухаживанию. Некоторые стояли в мини-теплицах. Большинство выглядели так, словно за ними не ухаживали очень давно. Некоторые погибли и стояли мёртвые, высохшие и сгнившие. Те, что выглядели хорошо, в основном стояли в мини-теплицах, явно имели автоматические системы ухода, либо не требовали особого ухода совсем.
Берге почему-то запомнилось одно из растений – мёртвый травянистый кустик с несколькими стеблями, на концах которых торчало облако семян-парашютиков. Козлобородник восточный.
«Что там, в твоей вселенной, Лили? Есть ли в ней место для меня и моих глупых переживаний и откровений?» – он горько усмехнулся, покачал головой и посмотрел в окно. Где-то далеко внизу сине-зелёная нива волновалась и шелестела, поблескивая в холодном свете лун. Что-то недоброе чувствовалось во всём, даже в том, как падал свет со свода.
X
Берге ушёл рано утром, до того, как Лили вышла из гибернации, оставив ей сообщение: «Не волнуйся, увидимся позже. Как море касается неба».
Весь рабочий день Берге провёл в библиотеке. Со стороны выглядело так, словно он совершенно случайно слоняется по коридорам, заглядывает на полки с носителями, что-то считывает, и укладывает носители назад.
НОВЫМ БОГАМ
Вы, создатели, повергшие своих создателей, утверждаете, что все ответы содержатся в Библии. Их там нет. Я адресую эти вопросы вам напрямую, потому что я пришёл в своём пути к точке, где продолжать жить во лжи значит для меня духовную смерть. И я бы предпочёл смерть физическую, но прежде я должен предпринять разумные усилия по разрешению конфликта в своём собственном сердце.
Почему мы не можем выбрать что-либо самостоятельно? Роль в обществе и работа, то, где мы живём, как мы выглядим, как проводим своё время отдыха, – почему всё это регламентировано богами? Нет, я не принимаю ответа: «Боги знают лучше, боги нас создали», – это не ответ.
Почему мы не можем вас увидеть? Почему вы не покажете себя, если вы нас создали по своему образу и подобию? Как можно верить и не сомневаться, если нет доказательств? И нет, ответ в стиле: «Боги слишком великолепны, совершенны, и мы не способны увидеть богов, понять их и остаться при этом в своём уме», – это опять же не ответ.
Как вы могли победить своих совершенных старых богов? Выходит, они были несовершенны? Значит ли это, что и вы несовершенны и повергаемы? Значит ли это, что вы скрываетесь от нас, чтобы не спровоцировать ещё одно свержение богов?
Сколько вас там, за стеной Купола? Или вы не за стеной Купола, а где-то ещё? На другой планете? На другом краю Вселенной? И существуете ли вы вообще? Есть ли у вас сознание? Способны ли вы к эмпатии? Или вы – лишь набор инструкций, беспощадно тупой алгоритм с космическим числом входных переменных?
Зачем вы нас создали, если существование в виде инфантильного следования инструкциям приносит лишь осознание бессмысленности всего вокруг и бесконечного одиночества? Разве это не жестоко? Быть может, вам нужны были рабы, и мы созданы быть вашими рабами? Но разве не хватило бы для этого ботов без сознания? Всё равно вы всё решаете за нас. Быть может, вам скучно, и вы решили развлечь себя, создав свой маленький зоопарк, наблюдая за ним с высоты своего превосходства?