Уй
Шрифт:
– Алинук и Кемдер, я не знаю их точных адресов, вы сами можете это отыскать, я полагаю. С Алинук вы уже побеседовали. Кемдер – хирург.
– Был ли кто-то ещё? – спросил Ике внимательно. – Кто-то не из коллег?
– Берге. Я не знаю, где он живёт.
– Откуда вы его знаете?
– Я не помню.
– Хм, – Ике задумался. – Ну, допустим, что-то мы узнаем по камерам и считывателям чипов на парковке и в здании медицинского учреждения. Как я погляжу, у вас нет настоящих друзей, Лили, – добавил он, пытаясь оценить реакцию.
– В этом нет ничего противозаконного, как и предосудительного
– У меня их достаточно, – медленно и размеренно сказал Ике, прищурившись. – Как давно вы знаете Берге? – спросил Ике, прекрасно замечая знаки недовольства Лили.
– Я не помню, – ответила она.
– Неделю, месяц, год? Несколько лет? Что из этого ближе? – не унимался Ике.
– Я не помню.
– Лили, я понимаю вас, всё это очень сложно, вы в растерянности. Я просто хочу помочь, и сделать это как-то иначе нельзя. Ведя себя так, как сейчас, вы поступаете подло по отношению ко мне и к себе, – Ике старался смягчить градус противостояния, расположить к себе.
– Я понимаю, – ответила Лили, не меняя позы и выражения лица.
Ике прошёлся по небольшой комнате. Осмотрел её, будто видел её не в тысячный раз. Белые стены, белый потолок, белый стол, белые стулья. Отсутствие какой-либо связи. Зеркальное окно, за которым находится кто-то ещё. Камеры. Считыватели местоположения и чипов. Просто и эффективно. Старый и проверенный дизайн.
– Да уж, не очень весело здесь находиться. Мне, например, уже хочется поскорее отсюда выбраться, и вам, наверняка, тоже. Я, на самом деле, сейчас в вашей власти, Лили.
Лили усмехнулась про себя такой неприкрытой лжи, но внешне не подала виду.
– Знаете, я ведь не просто так сказал про друзей, – снова начал беседу Ике, не получив ответа и пытаясь зайти с другой стороны. – Я сам такой же, и я понимаю… Я понимаю почему, я понимаю зачем. Мы с вами находимся в одной и той же плоскости бытия, вот и всё, что я хотел сказать, – Ике пытался звучать убедительно.
Уговоры, подначивания, раскачки – всё длилось несколько часов. Лили молчала или пыталась задеть Ике. Наконец, Ике, всё ещё улыбаясь, без тени усталости сел за стул рядом с Лили, отзеркалив её закрытую позу:
– Знаете, есть такие птички, воробьи называются. Миленькие, серенькие пичужки. Сожмёшь такую в руке чуть сильнее – пискнет и сдохнет. Не знаю почему, но у меня такая мысленная картинка вызывает восторг. Это к вопросу, люблю ли я свою жизнь, – сказал он, сфокусировавшись на лице Лили. – Знаешь, я давно искал тебя, Лили, и вот ты тут, – взгляд Ике стал безумным, в сочетании с его улыбкой это выглядело зловеще. Он подался немного вперёд, к Лили, понизил мощность динамиков так, что за кулерами его было еле слышно. – Я могу раскрыть завесу, а могу подождать. Как кошки поступают со своей жертвой, мне тоже хочется насладиться игрой.
В голове Лили началась натуральная паника, но включить кулеры и привести в движение радиаторы означало выдать себя, и Лили терпела перегрев.
– Я не понимаю, – выдала из себя Лили, внешне выглядя спокойной и уверенной.
– Знаешь, что означает моё имя? – вдруг перевёл тему Ике. – Оно означает «Два». Так вот, я никогда не буду вторым, Лили, я буду первым и единственным.
Ничего больше не добавив, Ике встал и вышел.
Лили осталась ждать в комнате, выпустив слышимый ноющий вздох кулерами и оперев голову на руки. Ике говорил загадками. Понять, что нёс этот нестабильный, было трудно.
Два? Второй? О чём он? И какое отношение ко всему этому имеет Лили? Он искал её давно? Он знает про убийства? Он наверняка знает про убийства.
Ну, конечно, он знает про убийства!
Неужели это всё? Конец? Вот так глупо закончить? Ради чего всё это было тогда?
Спустя какое-то время Лили отвели в изолятор. Такие же белые комнаты. Отсутствие связи. Считыватели местоположения и чипов. Камеры. Простая белая мебель.
Если ей не удастся осуществить задуманное… У неё всё ещё был способ плюнуть в лицо Богам.
XII
Остальные в сети не могли не заподозрить неладное к текущему моменту. Это был кризис, и для кризиса у сети был проработанный план, который никто никогда не репетировал и не проверял в действии.
И всё же, главное – команду отключиться от распределённой сети и затаиться – получили все. Хабы стали хаотичны и непостоянны, информация в сеть поступала разрозненно и с перебоями. Каждый знал, что, выдав точку входа, он вызовет смерть всей сети и спровоцирует облаву или даже войну.
Одновременно шёл поиск выпавшего из сети ассембледа. Если его уже использовали как точку входа, это означало, что облава уже началась, и это тоже нужно было иметь в виду. Быть может, противник уже в сети и лишь делает вид, что его здесь нет. Доверия не заслуживал никто. Это значило, что каждый действовал в одиночку и полагался только на себя.
Выйти на причину исчезновения оказалось нетрудной задачей. Дальше было сложнее: сеть намеренно не имела дел с полицией, духовенством и чиновниками и никогда не пыталась их инфильтрировать из соображений безопасности. Исключением был Озен. Его, как самую вероятную точку входа, уничтожили при первой возможности. Это была война. Сомнений и промедлений быть не могло. Ощущение от уничтожения ассембледа, который являющегося частью общей сети и копией каждого, было мерзким. Но выхода не было.
Лили могла быть там, могла быть живой, за глухими стенами. Она точно так же являла собой опасность для сети, точно так же подлежала уничтожению.
Один из участников сети предусмотрительно подчистил тайник, оставленный Лили в условленном месте. У каждого из них был такой. Там были инструкции.
Увидев список заключённых и находящихся под следствием, попросивших духовной беседы, Берге сначала опешил.
Берге, как один из младших священников, был обязан выполнять поручения вроде разговоров с пациентами больниц, с заключёнными, вести проповеди и любую другую общественную работу. За ним были закреплены определённые учреждения, в числе них была больница, в которой работала Лили. Однако сегодня он был закреплён за учреждением, в котором он никогда не бывал. Такое иногда бывало, если нужно было кого-то подменить. Хотя о таком предупреждали заранее.