Уйти вместе с ветром
Шрифт:
Про предков:
Кажется, они оба Сандре в чём-то завидуют хотя я пока не въехала — с чего бы? Может, оттого, что когда-то они тоже учились на физиков и вместе мечтали про симпозиумы. Теперь она неслабо приподнялась, а они — совсем по другой части. Спрашивается, чего же бросили, чтобы теперь завидовать? Всяко-разно, Сандра не виновата. Отец печалится, мать больше злится. Ей не нравится спать в палатке (спина болит) и на костре готовить. При этом она всё равно варит, а меня, Алку и Сандру к готовке не подпускает. Только Подлиза ей помогает. А когда Сандра узнала про спину и хотела отдать тот прикольный самонадувающийся коврик Барона, она отказалась. Ну, вот зачем они вообще в этот поход
Про Барона:
Нормальный чел. Тоже когда-то учился на физика. Теперь бизнесмен и явно ни о чём не жалеет. Весёлый, богатый, с молодой женой (она в Тунис отдыхать поехала, не то на Канары — они говорили, я забыла). Что-то мне иногда кажется, что он к Сандре неровно дышит. Но, может, это у него воспоминания молодости. Она-то с ним держится как боевой товарищ из фильма про звёздные войны. При Бароне — сын Кирилл от первого брака и ещё фокс Монморанси. Этот всё время прыгает и лает, а если что, может и цапнуть. Прикинь, пытается строить Брунгильду. Он у неё под пузом пройдёт, а туда же. Пользуется, что добрая. Иногда достаёт её так, что Хильда прячется в „буханке“ и лежит на сиденье, только морда торчит. В чужую машину Монморанси запрыгнуть не решается и только бегает вокруг и возмущённо лает. А вот Кирилл, тот больше молчит. То с ноутбуком, то с книгой, а то просто сидит и смотрит в пространство. Барон и Сандра пытаются его разговорить, но пока безуспешно. Кажется, они надеются на меня. Обойдутся — мне этот тёмный эльф сто раз не нужен. Лучше бы Алку на него напустили.
Про Алку:
Вот уж подарок! Даже когда без очков, всё равно на носу мерещатся. Всё делает неуклюже, миску с супом через раз переворачивает себе на колени (Хильда во время обеда к ней сразу пристраивается), по утрам прыщи ковыряет с такой мрачной настойчивостью, что хочется по рукам стукнуть. В школе учится хорошо, в Сети разбирается много знает — этого не отнять. Разговаривает, в отличие от Кирилла, охотно, по типу как вечером на канале „Культура“. Ночью в палатке свистит носом, если потрясти — хрюкнет и проснётся. Хочет со мной дружить и с Кириллом тоже. Каждый вечер говорит: „Спокойной ночи, Тина“, а как проснётся, „Доброе утро, Тина“. Всем, кто ест: „Приятного аппетита“. Хильда у неё все сладости выманивает, но это ничего, может, хоть похудеет, а Монморанси норовит за ногу тяпнуть. Лучше всего она ладит, естественно, с Подлизой.
Про Подлизу:
А тут и сказать нечего. Подлиза — Подлиза и есть! Барон на него внимания не обращает, я Сандра, когда замечает, смотрит с недоумением — дескать, что такое?
Теперь про природу. Она здесь очень, без дураков, красивая…»
Вечер был тёплый и прозрачный, комары вились над головой, как в хрустальной призме. Марина замочила на завтра пшено и, мелодично мурлыча под нос, зашивала очередную дырку в многострадальной палатке Александры. Барон пытался подпевать, у него был громкий голос, но на ухо наступил медведь. Марина поморщилась и замолчала.
— Я песней, как ветром, наполню страну, — процитировал Соболь.
— Ну, когда-то же пели все вместе… — обиженно протянул Барон. — Правда, играл всегда ты…
Александра молча встала и пошла к машине. Порылась где-то сзади и принесла гитару в чёрном чехле.
— Сандра, ты научилась играть?! — изумлённо, в два голоса воскликнули Соболя. Сказать по правде, в юности музыкальность Александры не намного превосходила баронскую, и когда-то она по этому поводу комплексовала.
— Нет. — Александра распаковала гитару. — Я взяла её для тебя, Сергей. Подумала, вдруг ты захочешь….
Он встал ей навстречу и взял инструмент, как берут меч или орден. Ничего не сказал. Кристину, наблюдавшую за взрослыми, замутило в предвкушении дальнейшего: «Ох, сейчас начнут… Солнышко лесное… Удавлюсь!!!»
Соболь снова сел. Он прикасался к струнам, как к больному месту.
— Так давайте споём, — оживилась Марина. — Соболь, аккорды хоть помнишь? Давай, я что-нибудь напою, а ты подыграешь… Барон, только не ори, я тебя умоляю. Слушай меня. А ты, Сандра, слушай Соболя.
В общем, сбылись худшие Тинины ожидания. Пели «Люди идут по свету», «А в тайге по утрам туман», «Милая моя, солнышко лесное»…
Виталик тоненько подпевал. Алла покачивалась в такт. Кирилл закрыл изнутри дверь в машину.
— …Но мы мужчины и не потому ли терпеливо идём к своей цели! — увлечённо орал Барон. — Только трое вчера утонули, а четвёртого — толстого — съели!!!
Монморанси поставил дыбом жёсткий загривок и злобно залаял. Если хозяин так кричит, может, на него собираются напасть?
Тина, унаследовавшая музыкальность обоих родителей, искала взглядом верёвку. Барон и Александра, не попадая в такт, кто в лес, кто по дрова выводили давно прокисшие сентиментальные тексты. На таком фоне даже вечно зарёванные эмо в розовых балахонах покажутся брутальными суперменами.
Увы, к одиноким прогулкам по ночному лесу Тина тоже не была расположена. Приходилось терпеть.
— Соболь, лучше спой ту свою песню. Про свечу, — попросила Александра. — Мы с Бароном будем молчать, честно. Барон, слышал? Вякнешь — лопатой убью!
Соболь пробежался по струнам, разминая пальцы, и, оставив аккорды, впервые начал играть по-настоящему.
Тает жёлтый воск свечи. Стынет крепкий чай в стакане. Саша! Слышишь? Там, в ночи, Едут пьяные цыгане…Кристина никогда не слышала этой песни. Сначала она даже решила, что «Саша» было обращением к Александре.
Друг мой, вот вам старый плед, Друг мой, вот вам чаша с пуншем… Пушкин, вам за тридцать лет, Вы совсем мальчишка, Пушкин…«Так вот оно про что!» — удивилась Кристина. Александра, сцепив пальцы, смотрела в огонь. А у папы обнаружился мягкий, бархатный голос, и он разворачивался в звенящую комарами ночь.
…Самый белый в мире снег Выпал в день твоей дуэли…Пепел из костра летел, как тот самый снег. Подошла Брунгильда, вздохнула, тихо унесла Виталикову миску с остатками вечерней каши.
Видишь, где-то там, вдали, В светлом серпантинном зале Молча встала Натали С удивлёнными глазами… Встала и, белым-бела, Молча руки уронила. Значит, всё-таки была, Значит, всё-таки была. Значит, всё-таки — любила…