Узелки
Шрифт:
На них приятно смотреть.
Отвратительное зрелище. Две кумушки из серии «застряла-на-всю-жизнь-в-ассистентах-кафедры-молодёжь-сами-знаете-какая-и-как-карьеру-делает». Из таких выходят отличные маменьки для разного рода Мишенек. Потому как смысл собственной жизни утрачен, сама жизнь — изгажена. Пора браться за сыновей, дочерей и встречных-поперечных. Например, за студентов. Особенно за «слишком умных». Подобные «преподавательницы» давным-давно уже ничего не читают, десятилетиями повторяя вызубренное на заре педагогической деятельности, и скорбят о науке, куда их «не пустили» более умные, энергичные, ищущие, небезразличные. Живые. Вот дамы, любящие дохлятинку, и пытаются поживиться за счёт унижения юных талантов, эмоциональных, тонких, ранимых, как и положено всему, что чувствует и дышит. Это они готовы делать всегда и с удовольствием. Не дай бог, Маше озвучить
— Они ещё и спорят! Иван Смирнов на семинарские занятия не ходит. Деньги, видите ли, зарабатывает. Думает, самый умный! Я в деканате сказала, чтобы только лично ко мне на отработки разрешение давали!
Вот и тут им не даёт покоя чужая, бьющая живительным ключом «сейчас», жизнь. Юная девушка с молодым парнем страстно обнимаются и целуются, не обращая никакого внимания на объективно существующую реальность. У них сейчас — своя. Не менее объективная. Мне приятно ими любоваться. «Моралистки» умудряются сказать несколько нарочито громких, возмущённых и в то же время таких скабрёзных фраз, что любой мужик-забулдыга, ругающийся семиэтажным матом, отдыхает. О, не волнуйтесь! Они не оскорбили ни чей слух ни одной идиомой. Но парочка перестала целоваться и быстро сорвалась в неизвестном направлении. Видимо, искать, где бы немедленно принять душ. Тётки ещё минуты две омерзительно грязнили светлое первое чувство.
— Мы в наше время так себе не позволяли обсасываться и тереться…
Ага. Вы думали ПОТОМ себе позволить. ПОТОМ не существует, милые. Да и вы — иллюзия. А молодые люди отмоются. Я надеюсь. Я очень на это надеюсь. И за это я тоже помолюсь. Я чуть сама не стала такой. Которой уже не отмыться. Мне помогли. Помоги же и им. И тёткам помоги. Дай им осознать всю низость и подлость свою сейчас. И возможность принять её и покаяться. Аминь.
Мобильный отвлекает меня от хаотично-вневременной созерцательной теологии. Подруга. Я совсем забыла, почему мы сидим у фонтана. Мы ждём звонка от подруги, отмечающей в ресторане свою диссертацию.
— Извини, я занята. Нет никакой возможности вырваться. Академиков понесло. Вы сегодня уезжаете? Как жаль. Я так хотела поболтать. Пить с вами гораздо приятнее, чем сидеть посреди этих пьяных рож, неся хвалебно-благодарственную чушь. Ну ладно. Как-нибудь потом. Мне так жаль. Вы же ещё приедете?..
Пить с нами надо СЕЙЧАС. Мы никогда не пьём ПОТОМ. Потому что нас там нет.
Мы не приедем ПОТОМ. Мы приедем с другим нашим СЕЙЧАС.
СЕЙЧАС есть ночное море, есть виски с собственноручно выловленными и поджаренными мидиями. Есть окраинный «Макдоналдс», где мы, от души смеясь и для виду ругаясь, устраиваем балаган и требуем менеджера. Есть трасса Одесса-Николаев. Крым. Москва. И бог ещё знает, сколько мест на и вне Планеты. Дом. Дом, в котором мы всегда. Здесь и сейчас.
Прощай, Одесса…
В другое СЕЙЧАС я с удовольствием скажу тебе: «Привет!»
Запах
…Когда я останусь один умирать в затухающем звуке,
Когда зеркала плоскостями сольются с собой,
С последним ударом волны убегая… И руки,
Мне будет казаться, всё ещё пахнут тобой…
Давайте договоримся сразу: в истории, которую я вам хочу рассказать, всего два действующих лица. Чтобы не осложнять никому жизнь, я не буду придумывать им дурацкие вымышленные имена, дабы подчеркнуть там что-то или облегчить читателю восприятие. И не воспользуюсь настоящими, потому что хочу, чтобы мой рассказ как можно меньше походил на быль. Такая вот у меня прихоть. Назову их просто Он и Она. «Он» и «Она» — это не так уж сложно, не правда ли? Ну вот и отлично.
Известно, что жизнь среднестатистического человека состоит из ряда дней (обычно их число лежит где-то в пределах от 20 000 до 27 000) и аналогичного количества ночей, плюс/минус одна. В один из таких — выдающихся — дней моей жизни, а точнее, в день 9761-й от рождества моего, я приехал в некое издательство и… Ещё у порога обнаружил, что единственный экземпляр рукописи моего нового сборника стихов, который был у меня с собой — иначе зачем бы мне катиться в издательство? — отсутствует. И мне совершенно нечего оставить на столе ожидающего от меня шедевров редактора. Сами понимаете, стихи, да ещё свои собственные, это не колбаса там какая-нибудь, их в круглосуточном магазине не купишь. Стихи писать надо. Вы, конечно, можете возмутиться: «Ты ж поэт, должен помнить, что пишешь!» Милые мои, поэта раздражает быть поэтом. Рукопись, клочок бумаги с текстом — для поэта это всё. Записанный стих — дикий своенравный зверь, пойманный в клетку. Это отрада и драма одновременно. А вы мне что предлагаете? Чтобы я представил, что все эти звери из последней рукописи вырвались, сбежали и разгуливают на свободе?.. Надеюсь, это была шутка. Да и вообще, запомните на случай, если среди ваших знакомых есть поэты: с ними не шутят на предмет их творений. В этом месте у них чувство юмора не просто редуцировано, а отсутствует по факту рождения поэтом. Шутка!
Вернёмся к повествованию, а то рассуждения о поэтах, рифмачах-эстетах и примкнувших могут увести меня далеко-далеко. А я, как и любой действительно поэт, точно знаю, что любая прозаическая история на тему «Он и Она» вам куда интереснее февральских чернил и плача на ту же тему.
Я, конечно, здорово расстроился, обнаружив внезапную пропажу. И утешался лишь мыслями о том, что, ну кому нужны стихи? Это не бумажник, набитый купюрами. Не документы, за которые солидное вознаграждение полагается, и не ключи от квартиры — машины. Но, с другой стороны, я был безутешен. Потому как именно ввиду этой своей очевиднейшей никомуненужности мои шедевры и могут оказаться на самом дне одного из мириад мусорных контейнеров нашего донельзя прозаического мегаполиса. Откуда невдолге прямиком поедут на городскую свалку, где мне их ни в жизнь не найти под тоннами и тоннами отходов самой что ни на есть реальной физиологической, а не какой-то там эфемерной умственно-душевной жизнедеятельности.
Я, кажется, немного сгущаю краски. Это неотъемлемое свойство поэзии. Что для прозаика: «Девушка, я вами крайне заинтересован», то для поэта: «Прости, не могу пропустить я и йоты тебя…» На самом же деле, как только я разместил — вот уж точно совершенно бесполезное дело — в газетах несколько объявлений о пропаже папки с рукописью, чувство выполненного долга перед беспризорными зверьками развеяло все мои печали по этому поводу. Я погрузился в пучину куда более насущных дел, далёких от бумагомарания вообще.
Несколько дней спустя телефонный звонок напомнил мне о случившемся и заставил радостно биться сердце. Звонил мужчина. Мы условились о встрече.
Моя благожелательность по отношению к этому невысокому смуглому человеку развеялась сразу, как только я узнал, что он вовсе не находил мои стихи. Поэтому вначале я пропустил его дальнейшие объяснения о том, что он, де, позвонил не забавы ради и не потому, что ему больше заняться нечем, а лишь затем, что точно знает, как мне помочь. Ему пришлось повторить это ещё пару раз, прежде чем я успокоился и проявил готовность выслушать подробности. Он извинился за то, что не сказал мне по телефону, что рукописи у него нет («Ещё нет!») и намеренно ввёл меня в заблуждение. Поступил он так для того, чтобы увидеться со мной лично и в беседе тет-а-тет иметь возможность убедить меня в том, что некоторые его довольно странные способности действительно помогут найти потерянное. Он сказал, что не будет вдаваться в подробности, и объяснил, что от меня потребуется лишь в условленное время погулять с ним по городу. Начать желательно с того места дня пропажи, которое я помню лучше всего — не важно, насколько далеко или близко оно от издательства и уж тем более от стихов. Например, со станции метрополитена, привлекшей моё внимание внезапно вспыхнувшей дракой, или с кафе, где была хорошенькая официантка. С импульсного места. Объяснения его были туманны и непонятны, но сумма оплаты услуг была небольшой, а день солнечный и настроение ленивое. Я предложил, если можно, начать сразу. Он согласился, и мы двинулись…
…В один из таких дней Он закрыл контору и вышел на улицу.
Как здорово Он чувствовал себя среди людей. Они питали его мир. С каким особенным предвкушением Он жаждал… И небо благоволило…
Когда-то давно, вот также гуляя по людным улицам, Он столкнулся с чем-то, что напугало и ошеломило его. Тот запах пьянил и дурманил, проникая внутрь удушливой пряной волной. Молодая женщина искала смерть. Тогда Он впервые узнал запах смерти. Он ликовал. Его влекло. Он умел искать и всегда находил.