Ужасный век. Том I
Шрифт:
— Эбигейл, поведай о принце Ламберте. О ситуации вокруг него. О разговорах. О мыслях. Обо всём, что мне следует знать: нет источника лучше тебя.
Вполне ожидаемый вопрос, к ответу на который леди Бомонт была готова.
— Кронпринц, полагаю, оставляет всё меньше равнодушных к своей персоне. Я имею в виду, что двор Балдуина теперь ясно делится на тех, кто видит в Ламберте прекрасную смену отцу… И на тех, кто в этом всё меньше уверен.
— А причина сему положению вещей именно та, о которой я думаю?
— Конечно. Стирлинг кругом видит врагов… Причём врагов, за которыми стоит Балеария.
Казалось бы, маркиза поведала о новостях не самых приятных, но канцлера они словно даже порадовали. Он широко улыбнулся.
— Ну, в чём-то шептуны правы. Конечно, кронпринц Ламберт в своих путешествиях нахватался новых идей: которые в Стирлинге, особенно последние двадцать лет, так не приветствуются. Я ведь сам приложил к его просвещению руку, в конце концов! Негласно, допустим, но всё-таки. Стоит ли удивляться, что у меня получилось?
Сантьяго имел репутацию человека, который в любом деле всегда преуспевает. Уж верно, ничего удивительного. Это Балдуин, король Стирлинга, всегда полагал: его волю претворяют в жизнь только люди, закованные в броню. Балеарцы знали много других путей — и канцлер владел ими особенно хорошо.
Но всё-таки Эбигейл показалось, что самая суть её мысли осталась непонятой.
— Я имею в виду, Санти, что Ламберт очень явно всё это демонстрирует. Учитывая, что принц Бернард полностью пошёл в отца — контраст смущает некоторых очень влиятельных людей. И это может помешать, когда Ламберту придёт время занять трон. Перемен в Стирлинге не ждут с нетерпением, ты знаешь, потому что…
Канцлер и теперь совершенно не обеспокоился, перебив маркизу вопросом совершенно иным:
— Ах, кстати! Как дела славного короля Балдуина?
— Король по-прежнему стар и здоров.
— Это чудесно! — канцлер так всплеснул руками, словно Балдуин приходился ему любимым дядюшкой. — Ты совершенно напрасно тревожишься из-за разговоров при дворе, милая Эбигейл. Я не просто предвидел их: даже желал, чтобы эти кривотолки начались! Новости, которые ты принесла — хорошие, а не плохие. Давай о другом… Я немногое знаю о младшем сыне короля, Бернарде. Вернее — знаю из не самых надёжных источников. Он что же, и правда весь в отца?
Маркиза весьма не куртуазно фыркнула.
— Ты бы знал, в какой глуши его растили! На самой границе Восточного Леса, где война так никогда и не кончалась. Там до сих пор бродят язычники… Ужасное место. Каким ещё Бернард мог вырасти? Совсем не удивилась, впервые его увидев. Такой же насквозь дубовый рыцарь, как отец.
— Да, «дубовый»… «Дубовый» — это хорошее слово для Балдуина. Он мне таким всегда и виделся. Старый, непоколебимый, вросший корнями в прошлое — и, по счастью, видит да слышит тоже не лучше дерева. Если разговоры о том, что Ламберт будет плохим королём для Стирлинга, ограничиваются старческим ворчанием пары-тройки пэров, то это не беда. Ведь сам король, я надеюсь, не видит в наследном принце подобных недостатков?
— Нет, что ты. Он до сих пор смотрит на мир так… Будто через забрало.
Балдуин III взошёл на престол во время Великой войны — и для такого тяжкого времени был, наверное, лучшим королём, какого только можно представить. Не сказать, чтобы он оказался плох и для мира. Но если воевать всю молодость — это неизбежно наложит отпечаток. Всё мирное для Балдуина выглядело слишком безоблачным.
— Прекрасно! Значит, должно и впредь укреплять его спокойствие. А это, дорогая, именно твоя забота, да-да! Впрочем, и Ламберта необходимо держать под контролем. Столь же мягко, как прежде. Шёлковая ленточка, не ошейник. Чтобы милый мальчик даже не почувствовал.
О, держать Ламберта на поводке было совсем не сложно. Леди Бомонт давно убедилась: если в младшем принце взрастили лучшие качества отца, пусть вызывающие у неё отторжение, то вот кронпринц… Он выглядел идеальным монархом именно в глазах таких людей, как сама маркиза. То есть потенциально ведомым. Такой же восторженный ко всему, как отец — но лишённый жёсткого стержня. Какое счастье, что именно ему предстояло унаследовать корону…
Канцлер, прервавшись ненадолго, продолжил:
— Если покой короля, как и пэров, следует оберегать, то принцу Ламберту нужно обратное. В нём стоит посеять некоторое беспокойство. Подвести к мысли о том, что законное право на трон может оказаться под угрозой. Конечно, исключительно из-за чёрной зависти к его блестящим задаткам монарха, способного изменить Стирлинг! Кронпринц пусть не слишко умён, но и далеко не глуп: это вполне способный молодой человек. Он сам догадается, что в такой ситуации нужны силы, на которые можно положиться.
— Конечно. Это мы уже обсуждали.
— О да! Твоей памяти позавидовать так же легко, как красоте. Всё верно: обсуждали. И если честно… Сейчас скорее важно кое-что другое. Ламберт теперь — не главное.
— Не главное? Но почему?
Губы канцлера лукаво изогнулись.
— Я не ставлю всё только на будущего короля. Это неразумно, дорогая. Предположим, Ламберт успешно взойдёт на трон — с осознанием, что его чуть поддержали на крутых ступеньках. Что у него есть друзья и в Стирлинге, и за его пределами. Но это не гарантирует никакого королевского расположения в будущем. Корона — волшебная вещь: иногда она невероятно отупляет, будучи надетой на голову. Я видел множество людей, которые с радостью принимали любую помощь на пути к вершине, но достигнув её, просто говорили: ах, спасибо! И всё. Не более.
— Я начинаю понимать, Санти. Ты продумал и другие пути, правда?
— Продумал. Может быть, это только страховка… Однако может статься, что эти средства окажутся даже более действенными, чем наше влияние на будущего короля. Ускорят ход событий. Я ведь недаром говорил: возможно, уже весной многое изменится. Для этого в вашей великой стране как раз сложились условия.
— Церковь, я угадала?..
— Возможно. Я всегда восхищался твоей проницательностью!
Канцлер освежил бокалы и явно собрался поднять тост в честь маркизы. Она, однако, немного смутилась.