Ужасный век. Том I
Шрифт:
А потом как-то отпустило, расслабило. Художник даже не понял, куда подевался его тремонский знакомый — и не запомнил, как его пересадили из одной лодки в другую. Он словно двигался в воде, и мысли текли так же. Слишком большое напряжение. Слишком стремительные события.
— Что скажете, сеньор ван Вейт? Воспользуйтесь случаем: последняя возможность обсудить сегодняшнее. Далее вам предстоит молчать об увиденном всю жизнь. Признаюсь: всё это могло выглядеть гораздо менее эффектно. Но я ведь тоже… не художник, нет, но своего рода человек искусства. И кстати, впутывать
— Чем же?..
Взгляд собеседника выразил укоризну.
— Тем, что не рассказали канцлеру о настойчивом интересе подозрительных лиц. Думаю, вас ни в чём не подозревали и не подозревают, нет… Но урок вам полагался. Надеюсь, он полезен для творчества: вы видели сегодня интересную сторону Балеарии. Не ту, которую превозносят в стихах.
Наверное, справедливо. Был бы полным образ этой страны, сложившийся у живописца, без такого опыта? Можно ли предаваться настоящему искусству, не увидев настоящей жизни? А настоящая жизнь состоит не только из светских приёмов.
— Полно вам трястись. Мы сделали хорошее дело: да-да, именно мы, можно сказать — сообща. А я человек простой. Работаю не кистью, но клинком, а после всегда иду в кабак. Хорошая традиция, верно? А сегодня у нас ещё и приятное дамское общество!
Художник отчего-то настолько осмелел, что даже дерзнул в ответ:
— Если желаете выпить вместе, сеньор, нам полагается быть представленными.
— Ах, это… легко! Из уважения к другу канцлера я даже назову настоящее имя. Меня зовут Фидель.
— Я польщён: настоящее имя?
Сарказма в словах художника не прозвучало, он действительно был удивлён.
— Самое настоящее, уж можете поверить. Вы, мастер ван Вейт, только портрета моего не рисуйте. Не надо.
Глава 9
Асьенда в половине дня пути от столицы была ожидаемо роскошной — однако на леди Бомонт сильнейшее впечатление произвели не убранство дома и не великолепный мрамор его стен. Куда прекраснее оказалось то, что имение окружало.
Их с канцлером экипаж приехал сюда по широкой и абсолютно прямой дороге, разрезающей золотые поля. Могучие чёрные быки будто приветствовали герцога, качая рогами. За полями потянулись ряды виноградников, а ближе к асьенде вдоль дороги выстроились высокие, стройные кипарисы. Ни облачка на небе, а солнце сияло изумительно ярко. Даже на самом юге Стирлига, в землях Бомонтов, оно никогда не бывало таким.
Дом стоял на невысоком холме, очень далеко от высокой каменной ограды — и всякие подсобные строения усадьбы находились от него далеко. Уединённое место, хотя отнюдь не в глуши.
— Я бессильна не влюбиться в Балеарию, Санти.
— Ах, оставь! Под этим солнцем не сыскать ничего прекраснее тебя.
Утро они провели за дегустацией обещанного молодого вина, которое Эбигейл не разочаровало. Как и обещал Сантьяго, напиток был не изысканный — но прекрасно увлекал сочетанием самых обыкновенных оттенков вкуса. И пилось это вино на удивление легко. Да, канцлер оказался прав: иногда чем проще — тем лучше.
К полудню Эбигейл и Сантьяго переместились с веранды большого дома в газебо посреди сада. Воздух был совершенно недвижим, и леди Бомонт размеренно поводила веером. Снаружи приходилось прятаться под лёгким зонтиком, но здесь, в тени, её тонкой коже нежелательный загар не грозил.
— Это всё твои земли, Санти?
— Разумеется. Родовое гнездо, правда, достаточно далеко отсюда. Владения герцогов Тормалесо весьма обширны. На севере есть целые… государства, так сказать, подобного размера.
Да уж, богатству Сантьяго мог позавидовать почти кто угодно. Даже законный супруг Эбигейл, хоть он и являлся в Стирлинге одним из крупнейших землевладельцев. Хотя размер, конечно, имеет значение — но не только в нём дело. Очевидно: пусть Балеария уступала Стирлингу территорией, земли её были плодороднее. И людей на них жило больше. Победы в войне это не принесло, но когда настал мир — разница сделалась ощутимой.
А одиннадцатый по счёту герцог Тормалесо… Не удивительно, что в итоге он стал канцлером. Тут хватило бы и личных качеств, и исключительной силы рода — а Сантьяго обладал тем и другим.
— Мы, Санти, так часто поминаем моего мужа… А о твоей супруге я почти ничего не знаю.
— А зачем о ней говорить? Ты в курсе, как был заключён брак. Инесилья — она… одним словом, скучная. И слишком религиозная. Давай не будем об этом, хорошо?
Тут маркиза отлично понимала герцога. Жениться по любви везёт не всем — а особенно редкая это удача для тех, кому в остальном при рождении улыбнулась удача. Эбигейл не любила Амори Бомонта. Даже никогда не была им хоть сколь-нибудь увлечена. А что ещё хуже — и презирать мужа у неё не получалось. Амори просто не возбуждал вообще никаких чувств.
Что поделать: она должна была как-то выбраться из жалких родных владений. Сантьяго же вовсе ничего не решал в вопросе брака: их с Инесильей де Адуарте-Браво помолвили прежде, чем оба узнали, откуда берутся дети.
Леди Бомонт догадалась, что увеселительная часть поездки уже сменяется деловой. Сантьяго стал менее разговорчивым, то и дело поглядывал на дорогу — было ясно, что они кого-то ждут. Скоро на горизонте показался экипаж. Кучер понукал коней, повозка оставляла за собой густые клубы дорожной пыли. Догадка подтвердилась.
— Не думала, что мы станем здесь заниматься делами…
— Это не займёт слишком много времени, не волнуйся. Ты ведь лишь на несколько дней, а нам столько всего нужно обсудить! В карете очень большие люди, Эбигейл — и я вызвал их сюда ради знакомства с тобой. Это не Марисолема, тут тебя не нужно прятать.
— И только ради знакомства?.. — маркиза приподняла брови.
— Не только, конечно же. Предстоит важный разговор, и тебе вполне уместно присутствовать.
Эбигейл не обманывалась насчёт природы их с канцлером личных отношений, но что касается дел — приятно было осознавать: Сантьяго ей доверяет. Тяжкий путь к вершине из захолустного замка она проделала не ради того, чтобы быть теперь пешкой. Пускай даже в большой игре.