Ужасный век. Том I
Шрифт:
Опытные воины сразу узнают друг друга. Ангусу не составило труда понять: это боец.
— Вам лучше послушать моего друга! — крикнул Вилли по-мураддински, хотя Тишайший ничего не произносил.
Мураддины, конечно, не послушались. Пятеро вырвавшихся вперёд приближались, и остальные тоже не мялись вдалеке — шли, просто медленнее. Тишайший ещё немного подержал паузу, а затем схватился за мечи.
Ничего подобного тому, что случилось дальше, Ангус не видел никогда.
Два тяжёлых, немного изогнутых клинка лунный свет не отражали: они были матовыми. Резко выдернув
Мураддины бросились на Тишайшего, обступая полукругом. Любой боец тут ушёл бы в сторону, попытался выстроить врагов в линию, закрыться ближайшим от остальных. Но Тишайший и не подумал о подобном манёвре.
Он бесстрашно ринулся прямо в смыкающееся кольцо.
Пять сабель обрушились на коротышку одновременно. Вжик! В темноте мелькнули его клинки, почти невидимые. Тишайший двумя изящными движениями отразил три удара разом — смахнул сабли в стороны. Еще две просвистели мимо, когда он развернул корпус на бегу. Вжик! Ещё два молниеносных движения — и головы двух мураддинов упали на землю. Длинный меч Тишайшего продолжил движение, будто встречи с вражеской шеей и не заметил: он отсёк руку мураддина, который почти успел поразить диковинного фехтовальщика. «Почти» в этом деле не считается. Короткий меч, которым Тишайший орудовал левой, почти одновременно с тем воткнулся другому противнику в грудь.
Пятый мураддин замер. То ли просто от страха — то ли это зрелище заворожило его не меньше, чем Ангуса.
На краткий миг Тишайший остался неподвижным. А потом… вжик! И головы двух раненых тоже покатились по мостовой. Тут его последний противник всё-таки вышел из оцепенения, попытался атаковать. Тишайший даже не стал защищаться клинками: он ударил врага ногой в грудь. Мощное встречное движение отбросило мураддина на два шага, едва не опрокинуло. Восстановить стойку он уже не успел. Тишайший взмахнул мечами: разрезал шею противника, будто ножницами.
Пятая голова упала к его ногам — а никто и матушку помянуть не успел.
— Охренеть можно… — вырвалось у Ангуса.
Тишайший замер. Не просто остановился, а сделался подобным статуе — окаменел или, можно сказать, укоренился. Трудно было в этот миг поверить, что субтильный диковинный воин вовсе способен на какое-то движение.
Мураддины, сгрудившиеся дальше по улице, уже не наступали. Даже чуть попятились. А когда Тишайший резко развёл руки, стряхнув с клинков кровь — тотчас бросились наутёк.
— Вот видите! — Вилли буквально сиял. — Всегда в радость посмотреть, как Тишайший работает! Это словно в театр сходить! Искусство! Высокое искусство! Ну, пойдёмте, пойдёмте… Довольно задерживаться!
Невероятно.
Конечно, Ангус мог так сказать и о недавнем зрелище в спальне: сколько народу Шеймус порубил там? Уж не меньше дюжины, а вроде бы куда больше. Один, без брони. Но ему это далось ой как непросто, ценой тяжёлых ран, он едва не погиб, а тут… Этот странный воин будто танец сплясал. И даже не запыхался. Тишайший, конечно, лошадь плечом не опрокинет, как Ржавый Капитан. Да и руку человеку не оторвёт. Однако…
Тишайший, убрав мечи в ножны, просеменил мимо наёмников — и даже не глянул на них. Он не был взволнован, не казался гордым или радостным. Казался безучастным, словно это и не он только что сражался.
Вилли энергично замахал рукой: идём! Что делать… Ангус с сержантом повели Шеймуса вслед за пиратами.
— Ну ты видел, а? Видел? — Ангус всё не мог успокоиться. — Охренеть можно!..
Глава 11
Игги очень не хотелось бросать Гретель в порту, но приказ есть приказ. Смешно! Только миг за её задницу подержался, а уже успел ощутить ответственность.
Они с Кеннетом, Карлом, Арджи и Хуаном пробирались к лагерю — стараясь и торопиться, и особо не попадаться кому-либо на глаза. Альма-Азрак закипал: тут и там верещали на местном языке, размахивали руками и факелами, толпились. Ничего хорошего всё это не сулило. Дури полезть на лагерь людям, что наслушались проповедей, вполне могло хватить — ради чего ещё, собственно, они вывалили на улицы? Всего пятеро солдат, пусть при броне и аркебузах, тем более рисковали не донести важнейшее послание, если проявят неосторожность. Конечно, какая-нибудь кучка оборванцев на них не бросится, но если ненароком столкнуться с настоящей толпой…
Требовалось быть собранным, но и не слишком себя накручивать — потому десятник, стараясь совладать со страхом, вспоминал Гретель. И как ни странно, думал не про грудь, которая его так волнующе (отличное слово, надо запомнить!) коснулась. И не про упругие ягодицы, которые успел пощупать. Даже не про лицо и прекрасные волосы. Нет. Про руки.
У неё такие руки!.. Сильные предплечья, но совсем тонкие запястья. Натёртые от работы ладони, но они оказались приятнее мягких рук, тяжёлого труда не знавших — как у шлюх в Муанге.
И ещё маленькие-маленькие, но острые ноготки. Ох!
Интересно: если поутру они оба ещё будут живы — Гретель хоть вспомнит этот вечер? Когда протрезвеет? Не сделает ли вид, что ничего не было? Хотя… в сущности, ничего ведь и не было. Проклятье!.. Ну почему хоть не на полчасика позже?
Наверное, точно потому же, почему Игги в злополучном бою не пригнулся на полмига раньше. Судьба такая.
Ладно: хорош ныть, подумал Игги. Хуан тоже оставил возле порта зазнобу, и едва ли ему теперь было спокойнее. А рожа у балеарца от рождения отвратительная, и ничего, живёт себе.
Путь предстоял неблизкий. Площадь, на которой разбили лагерь, располагалась почти у самой южной стены. Хотя то и не площадь по сути — она больше напоминала пустырь. Возможно, оставшийся после большого пожара. Довольно много мураддинов уже стеклось сюда, но пока это была ещё не настоящая толпа — кучки людей, негромко гудящие, словно разбросанные по пасеке ульи.
Наверное, ещё полчаса — и к лагерю солдаты не пробились бы. Но им повезло.
— А там народ уже на стрёме. — отметил Кеннет.