Ужасный век. Том I
Шрифт:
Фархана, не вставая, перебралась из угла к Ирме, взяла её за руки. Она громко хлюпала носом и прерывисто дышала. До девочки дошло, конечно, что теперь ничего особо хорошего её не ждёт — и кроме Ирмы, рассчитывать больше абсолютно точно не на кого.
— Ирма, пожалуйста, помоги мне. Я… только ты можешь… Пойми, я не хотела так, я… это всё ошибка! Это всё одна большая ошибка!
Фархана заревела, бросившись Ирме на грудь. Лимландка обняла её, пригладила мягкие, приятно пахнущие волосы. Да, она прекрасно понимала Фархану. Да, это стечение обстоятельств — с того самого момента,
— Ты права, девочка. — шепнула она Фархане. — Это всё большая ошибка.
Мураддинка продолжала плакать, обхватив Ирму плотнее, чем бинты на груди. Ирма прижалась к мокрой от слёз щеке.
— Это ведь я уговорила капитана оставить тебя в живых. Я передавала те записки. Это всё была одна. Большая. Ошибка.
Кинжал выскользнул из ножен и вошёл Фархане под ребро.
Мураддинка издала крик, но очень короткий — Ирма сразу вцепилась ей в горло изо всех сил. Опрокинула и придавила коленями к дощатом полу. Фархана пыталась сопротивляться, но она ведь в жизни не поднимала ничего тяжелее бокала — куда тягаться с урождённой крестьянкой, десять лет таскающей по полям раненых и награбленное?
— Думаешь, я такая жалостливая дура?
Ирма с размаху вонзила кинжал в грудь Фарханы: та задёргалась, но ещё оставалась в сознании. Только выпучила красивые чёрные глаза от боли и ужаса.
— Ты плохо его слушала, сука. Под ржавчиной всегда железо!
Ирма целилась в глаз, но рука немного дрогнула — клинок соскользнул, распоров Фархане щёку и оцарапав пальцы самой лимландке. На плевать: и так живого места нет. Следующим ударом Ирма попала чуть выше ключицы, потом под челюсть, а потом — наконец-то в глаз. Фархана обмякла, но Ирма ещё долго колола её в лицо, сжимая рукоятку обеими руками.
И с каждым ударом она чувствовала себя всё лучше.
***
Одни духи лесные ведают, почему, но конница ко дворцу так и не пришла. Видать, и правда пыталась гонять ашраинов. Халиф всё равно уже мёртв, а у половины Святого Воинства родня в домах на западе города, которые сейчас обносят. Наверное, даже очень возжелай Валид того — он бы всё равно не сумел выставить всех своих людей здесь.
Как ни странно, Ангуса это не очень радовало. Имея пики и достаточно бойцов, он чувствовал себя в силах разбить на площади перед дворцом и конницу. А сейчас та конница наверняка скакала в опасной близости от крохотного отряда, с которым ушёл Шеймус. Это беспокоило.
Ну что ж, пусть ашраины жнут на своей пашне: если верить рассказам об их злоключениях, то ой как заслужили.
Ангус вспомнил, как прежде входил в этот великолепный дворец — колоссальный чёрный куб посреди синего города. Ну да: так, будто ему делали великое одолжение. Через маленькую калитку в воротах, сгибаясь.
Теперь калитку вынесли. Внутри, конечно, оказались вооружённые люди, но драться с ними никто не стал: внутрь накидали гранат, а после стреляли до тех пор, пока некому оказалось помешать наёмника открыть позолоченные ворота самым торжественным образом.
Ангус вошёл во дворец, словно сам халиф, и с удовольствием плюнул на отполированный мраморный пол. Потом махнул рукой Вальверде: мол, за мной! Знакомой дорогой: лейтенант в общих чертах представлял, где тут что.
Первым, кого он увидел во внутреннем дворе, оказался Валид.
Мураддинский полководец сидел на бортике фонтана, болезненно скривившись, склонив голову — чем-то напоминал теперь Шеймуса, как ни удивительно. Вокруг манерно вышагивали павлины: птицам не было никакого дела до происходящего. Большая часть людей Валида полегла на лестнице перед дворцом — теперь ему только павлинами и командовать, пожалуй… Да слугами халифа, что прятались по углам.
На вошедших ар-Гасан бросил совсем короткий взгляд — и снова отвёл его в сторону.
— Где Висельник?
— Его тут нет.
— Я хочу с ним драться.
Ангус рассмеялся так, что едва живот не надорвал. До чего же всё стало похоже на Фадл! Жаль, Вальверде не понимает иронии: она мало знает о тех событиях и едва ли хорошо владеет мураддинским.
— Смешно! Решил уподобиться сынку Камаля?
Валид рассвирепел. По тому, сколь неловко от вскочил на ноги, Ангус понял: серьёзно ранен. Как пить дать, дело в той самой пуле.
— Не сравнивай меня с этим щенком! Я не самоубийца. Я дрался с Висельником у тебя на глазах! И готов был драться ещё в Рачтонге: мне запретили. Вы… дети блудниц… вы пустили в святейший город поганых голодранцев, вы убили халифа, вы жжёте и грабите на своём пути… вы…
Валид закашлялся. Похоже, он был нынче ещё более плох, чем Ангусу показалось сначала — но держаться молодцом силился изо всей мочи.
— … вы жалкие люди. Вы ничего не созидаете. Вы не приносите пользы. Вы не творите никакого блага. Вы… вы можете только разрушать, ничего больше. Но надо признать… это у вас получается. Я убил вашего друга, и это случилось в славной битве. Теперь я хочу драться с Висельником. Мы с ним уже скрестили оружие, и он понял, чем я отличаюсь от сына гнусного предателя. Даже вы, подонки, можете хоть раз поступить достойно!
— Охереть, какие красивые слова! Я бы снял шляпу, да на мне нынче шлем. Валид, ты ведёшь себя глупо. Никто не станет драться с тобой, а особенно капитан.
— Ну почему же… — вдруг послышалось из-за спины гвендла. — Я стану.
Ангус закатил глаза. Ну что за рыцарская идиотия? Что один, что другой… Конечно, это был голос Регендорфа. Он, побряцывая неизменным полным доспехом, начищенным лучше местных полов, вышел вперёд.
— Перегрелся в железе? Заняться нечем?
— Помнишь, Ангус, мы с тобой говорили о рыцарстве?
— Говорили сто раз.
— Так вот: Валид прекрасно понимает, что это такое. Я хочу сразиться с ним, потому что это будет по-рыцарски.
— Ну трындец. Нашли друг друга! Ещё поцелуйтесь, благородные мои! Кстати, если не заметил, он уже одной ногой в могиле. Драться с ним точно по-рыцарски?
— Тут важен не результат, а…
— Я не буду драться с тобой! Я хочу драться с Висельником!
Крик, в который Валид вложил едва ли не последние силы, оборвал довольно нелепую дискуссию гвендла с норштатцем.